До встречи в Бомбее

Он приехал как раз перед завтраком одним холодным ноябрьским утром. Тяжелые операции во Франции и Лондоне, в ходе которых врачи пытались восстановить его истерзанное тело, поврежденный череп, были, по счастью, уже позади. Физически он был объявлен здоровым. В восстановлении нуждался теперь его мозг.

— Чертовы дороги, — сказала женщина-водитель. Ее руки в перчатках сжимали руль, как тиски, а лицо было так близко от ветрового стекла, что от ее дыхания на нем оставались запотевшие участки.

— У вас хорошо получается, — ободрил он ее.

— Знаете, говорят, здесь есть привидения, — сказала она, глядя на возвышавшееся впереди здание из песчаника. — Бывшая психбольница.

Он поднял бровь.

— Я так понимаю, что и до сих пор.

На ее щеках появились ямочки от усмешки.

— Как бы то ни было, вас встречают, — сказала она и показала вперед, сквозь расчищенные щетками стеклоочистителя полукруги. На ступенях госпиталя стояла продрогшая медсестра. — Похоже, от нее будет толк. Не сомневаюсь, что с ее помощью вы в два счета начнете заводить себе друзей и играть в бильярд.

— Прекрасно, — отозвался он и прислонился головой к стенке кабины. Он устал, так устал…

Машина остановилась.

— Слава тебе господи! — выдохнула девушка, дернув за рычаг ручного тормоза. Она вышла из машины и перебросилась парой фраз с медсестрой.

— Это легко исправит какао, — услышал он слова медсестры.

«Точно, будет толк», — подумал он.

— Похоже, у меня отвалились пальцы ног, — сказала девушка-шофер (но что толку от таких жалоб).

Она подошла к машине, распахнула дверцы, запустив внутрь волну морозного воздуха, и он встал.

— Готовы? — спросила она у него.

— Не знаю, — ответил он.

— Да уж. Я бы, наверное, тоже не знала.

Он кивнул, поблагодарив ее за откровенность.

— Надеюсь, вы здесь недолго пробудете, — добавила она.

— Я тоже, — ответил он и двинулся на выход. Женщина пожелала ему удачи, и он с благодарностью принял пожелание. Он принял бы все что угодно, лишь бы в этом месте смогли ему помочь.

Задержавшись на ступеньке, он посмотрел вверх на запыленные стены. Ему не хотелось думать о том, что чуда может и не произойти. Он просто не мог себе позволить думать об этом. Если бы он так сделал, то поддался бы страху, что однажды станет старым и одиноким, но по-прежнему будет преследовать свои мечты и ждать, потеряв всякую надежду, что его поврежденный разум поможет ему вернуться к жизни, которой он так беспечно лишился. И этот страх наверняка убьет его.

Поэтому он вышел из машины. И хотя его покоробило, когда сестра Литтон назвала его офицером Джонсом (он терпеть не мог это имя), все же промолчал: ясно же, что она была добрым и заслуживающим уважение человеком. И он не стал смущать ее. После того что уже было сделано и сказано, как еще ей оставалось обращаться к нему? Он послушно пошел на ее экскурсию и увидел в гостиной капитана в маске. («Что с ним произошло?» — спросил он сестру Литтон. «С Эрнестом? — уточнила она. — Точно не знаю».) Он сумел не выказать эмоций, когда она показала ему бильярдную, и наконец встретился с доктором Арнольдом, который, к его великому облегчению, ему очень понравился.

Он взял записную книжку, которую дал ему Арнольд, и чего-то поклевал на ужин, во время которого стояла мертвая тишина. Он даже не попытался ее нарушить. Потом он пошел наконец в кровать, где его ждала бутылка с горячей водой, и уснул. Проснувшись среди ночи в поту, задыхаясь и отчаянно желая вернуться к женщине в платье лимонно-желтого цвета, которая осталась во сне, он протянул руку за записной книжкой и сделал первую запись («беззубый мужчина; шум; рынок?»). Написав это, он откинулся на подушку, потому что понятия не имел, что все это значило.

Прошел ноябрь. Он ходил на прогулки, скрываясь ото всех в заснеженных садах, и бродил там порой по несколько часов кряду, а потом сидел у камина, чувствуя, как кожу колет с мороза. Это вызывало в нем какую-то ностальгию, только он не мог понять, по чему. «Терпение, — убеждал его доктор Арнольд, с которым он проводил каждый день по часу, — терпение». В бильярд он не играл, потому что помнил шутку девушки-водителя. Зато (к вящему удовольствию сестры Литтон) водил своеобразную дружбу с несчастным заикающимся Эрнестом. Нельзя сказать, что он получал удовольствие от того, что им каждый день приходилось заново знакомиться, от мучительных попыток Эрнеста сказать что-нибудь такое, что он уже говорил не раз. Например, как трещит камин, как сложно есть суп в маске или что у него трясутся руки. Просто, завидев, что Эрнест сидит один, он почему-то чувствовал необходимость составить ему компанию.

— Вам не обязательно проводить все время с ним, — сказала сестра Поппи из отряда добровольцев одним декабрьским утром. Она плюхнулась рядом с ними в одно из кресел. — Вместо этого могли бы сходить со мной погулять, — она наклонилась к нему поближе и заговорщицки прошептала: — Обещаю, что со мной будет интереснее, чем с сестрой Литтон.

— Со мной все хорошо, — ответил ей Джонс.

— Я в-в-вас з-з-знаю? — спросил Эрнест.