До встречи в Бомбее

Джонс отказался от ее предложения что-нибудь ему положить. И как только она, покачивая сестринским капюшоном, ушла обозревать, кто что съел, а кто — нет, он взял тарелку товарища, выдавил из себя улыбку в ответ на произнесенные с заиканием слова благодарности и фразу: «Я т-т-такой ш-ш-шут с-с-с-сегодня» и разрезал бекон, намазал маслом тост, а потом нарезал все на порционные кусочки. Нарезая, он посмотрел в окно. Зима прошла. Весна тоже. Лужайки в саду зазеленели от мелкого летнего дождя, моросившего с рассвета.

Он подвинул тарелку с беконом и тостом обратно капитану. Аккуратно взял его холодные пальцы, чувствуя сухую кожу и проступающие кости, вложил в них вилку и слегка сдвинул маску на лице, чтобы тот смог положить еду в рот.

— Ну вот, — сказал он товарищу, — теперь вы в порядке.

Джонс и сам не знал, почему каждый раз говорил это.

С ними со всеми было не все в порядке.

— Что касается капитана, то у него никогда не будет улучшений, если вы будете постоянно ему помогать, — журил Джонса Арнольд позже в тот же день, когда они вместе сидели в саду.

Джонс больше всего любил маленький уголок, дикий по сравнению с ухоженными благоустроенными садами госпитальной территории. В противоположность обширным подстриженным лужайкам трава здесь росла вольная, запущенная, она была усыпана листьями и упавшими яблоками. Ветки деревьев ломились от яблок и от зреющих персиков, а живая изгородь изобиловала зелеными и уже начинающими созревать фиолетовыми ягодами ежевики. Рядом тек ручей, совсем маленький, скорее ручеек. Но Джонсу нравилось его журчание и то, как тот действовал на него. Звук воды был знакомым, успокаивающим, как тот голос во сне.

Снова заморосил дождь, водяной пылью оседая на шерстяном синем одеянии Джонса, твидовом пиджаке Арнольда и его очках. Капельки были такими мелкими и частыми, что Джонсу казалось, он их вдыхает. Подняв голову, он посмотрел в белое летнее небо, и волна влаги, как прохладный помазок, прошлась по его лицу.

— Разве это дождь, правда? — сказал Арнольд.

— Нет, — согласился Джонс и почувствовал странное желание найти в нем сходство с чем-то еще, но не мог понять, с чем. Он сдвинул брови и постарался напрячь память. Это вызвало боль, ставшее уже привычным страдание, и ни к чему не привело. Но прежде чем он успел отогнать от себя отчаяние, в небе послышалось низкое рокотание. Это был не гром. Арнольд, с недавних пор повадившийся беседовать с ним о Франции и Фландрии — «Вы справитесь, и скоро я нащупаю то слово или имя, которое будет что-то для вас значить. Я в этом убежден», — сказал, что этот шум исходит от выстрелов тяжелых орудий на берегах Соммы и битва, которая идет там с первого июля, уже унесла много жизней.

Джонс закрыл глаза и прислушался к канонаде. Он думал об окопах, которые не мог вспомнить, и надеялся, что такой же дождь накрапывал не там. Ему представились грязные реки, мужчины и совсем мальчишки, укрывшиеся под обрывками брезента, свистящие мимо пули, и в груди что-то сжалось от горя и злости.

Он рассказал об этом Арнольду.

— Я не понимаю, что и почему со мной происходит.

— Это из-за любви, — ответил Арнольд, — к вашим товарищам.

— Но я их не помню, — возразил Джонс.

— Не осознанно, — пояснил доктор, — нет.

— Вообще никак.

Арнольд ничего не ответил.

Повисла короткая пауза. По опавшим яблокам прыгала птичка. Небо глухо ворчало. «Гаубицы», — подумал Джонс. Он не мог вспомнить, откуда знал название этих орудий. Может быть, это Арнольд ему сказал.

— Медсестры вам симпатизируют, — сказал доктор, меняя тему. — Особенно сестра Литтон.

— Мне кажется, она симпатизирует всем своим пациентам, — ответил он.

— Она сказала, что вы напоминаете ей о младшем брате.

— Правда? — удивился и в равной мере расстроился Джонс. Какое-то неравнозначное сравнение привел доктор. — Мне очень жаль, что она его потеряла.

— И мне, — сказал Арнольд. — Такое доброе сердце и такие огромные потери.

— Да, — согласился Джонс и решил, что в следующий раз, когда она предложит прогуляться, будет с ней добрее.

— Еще эта сестра из добровольческого отряда, конечно, — продолжал доктор.

— Добровольческого отряда?

— Хм… Ну та, что ведет себя на грани приличия.

— Поппи?

— Именно, Поппи. Она очень симпатичная. Напоминает мне доярку.

— Вроде бы у нее не настолько цветущий вид.

— А вы находите ее симпатичной? — спросил Арнольд. Тон у него был уж очень беззаботный. Он что-то выведывал.

Джонс искоса посмотрел на доктора, пытаясь понять, к чему тот клонит. У него всегда был какой-то умысел.

— Я как-то никогда об этом не задумывался, — пожал плечами он.

— Никогда?

— Никогда, — правдиво ответил Джонс.

— Могу вас заверить, — сказал Арнольд, — она необычайно красива.

— И что же? — он был сбит с толку и не знал, что еще сказать.

— Но тем не менее вы не думали о ней подобным образом, — не унимался доктор.

Это был не вопрос, но Джонс все равно ответил:

— Нет, — и перед глазами у него опять возникло темное платье и светлые локоны. — Не думал.

— К настоящему моменту вы повидали уже многих медсестер, — продолжал Арнольд.

— Да, и что?

— И вы ни разу не чувствовали… соблазна?