И вместо этого он возил Мэдди по наиболее британским достопримечательностям: в сады Виктории, к фонтану Флоры и на набережную — всюду, где она уже побывала с отцом. Они ни разу не повстречали ничего из того, что рекомендовал путеводитель Люка Деверо. Гай даже не спрашивал, что еще ей хотелось бы посмотреть. Видимо, он решил, что Мэдди, приехав совсем недавно, вряд ли сможет что-нибудь предложить. Но он так старался помочь, что Мэдди казалась невыносимой даже мысль о том, чтобы ранить чувства Гая, рассказав, что со своими экскурсиями он несколько промахнулся. И она ездила с ним, говорила, как восхитительно вот так выбираться из дому и изучать все вокруг. Слушала его рассказы о больнице, искренне смеялась, когда он поведал ей о змее, заползшей в операционную, и о том, как ему пришлось удалять аппендикс и одновременно приглядывать за непрошеной гостьей, свернувшейся в углу. Она щебетала что-то в ответ, когда он расспрашивал об оставшихся в Оксфорде друзьях, интересовался, бывала ли она в ресторане «Лайонс Корнер Хаус» на улице Святого Эгидия, где она, естественно, бывала, видела ли «живые картины», которые Мэдди видела один или два раза, потому что тетя Эди была ярой поклонницей «Каламити Анны»[4]. Словом, эти утренние выезды не приносили Мэдди радости. Они не имели ничего общего с тем, что она себе представляла.
Тогда она решила взять все в свои руки. Если вы хотите, чтобы дело было сделано хорошо, то сделайте это сами, и все в таком духе. Каждый понедельник мать на машине отправлялась к одной из своих подруг-мемсаиб на чай, который продолжался добрых несколько часов. За это время можно было кое-что успеть. Мэдди ездила вместе с Элис лишь изредка, поэтому ее желание остаться дома не вызвало никаких подозрений. Она дождалась, пока мать уедет, надела шляпку, попросила Ахмеда — разумеется, не бесплатно — остановить для нее рикшу и отбыла из дома.
В свою первую вылазку она отважилась спуститься лишь немного вниз по дороге с родного холма и добраться до водохранилища. Мэдди представляла его маленьким, скрытым среди деревьев, но оно оказалось широким, как река. Со всех сторон его окаймляли покатые ступени, чуть ниже виднелось море, и повсюду теснились раки[5]. Мужчины, которые и впрямь норовили разоблачиться, состригали волосы на берегу. Мэдди предположила, что это часть траурной церемонии.
— Да, мемсаиб, — позже пояснил Ахмед, — так они приносят жертву.
Многие мужчины стояли по пояс в воде, развеивая содержимое урн, в то время как сотни женщин и детей наблюдали за ними со ступеней. Сама Мэдди держалась на почтительном расстоянии, остро ощущая свою чужеродность и не желая мешать церемонии. У нее дух захватывало при виде этих диковинных и чуждых обычаев. Несмотря на то что она приехала сюда еще в октябре, впервые за все это время пребывание в Индии так всколыхнуло ее чувства.
Воодушевившись новыми впечатлениями, в следующий понедельник Мэдди решила отправиться подальше: на рикше до трамвая и на нем до рынка специй.
Но ее замысел провалился.
В Англии она постоянно гуляла одна. Тетушка Эди не из тех, кто считает, что девушке неприлично куда-то ходить без сопровождения. В колледже учителя тоже предоставляли воспитанниц самим себе. Преподавателей куда больше волновало, кто из них придет на следующую демонстрацию суфражисток, чем соблюдают ли их подопечные светские условности. Но пышущие жаром незнакомые улицы Бомбея не шли ни в какое сравнение с мощеными переулками Оксфорда. К ее великому разочарованию, Мэдди удалось доехать лишь до центральной трамвайной остановки. Там она остановила другого рикшу. Но после того как он с минуту лихорадочно лавировал среди верблюдов, повозок и сигналящих автомобилей, у Мэдди сдали нервы, и она сказала мужчине, что не поедет ни на какой рынок, а вместо этого отправится в ближайшую мечеть. Едва ступив на разбитый тротуар возле здания, богато украшенного витиеватыми орнаментами, взволнованная Мэдди тут же почувствовала, что привлекает к себе всеобщее внимание. От макушки до пяток, буквально всем телом, она ощутила, как бледная кожа, светлые волосы и кремовое платье выделяют ее из толпы, и почувствовала себя еще хуже, когда пошла вдоль расписанных золотом стен мечети. Сквозь проемы арок она смотрела на молившихся внутри мечети бритоголовых монахов-джаинов и успокаивала себя мыслью, что все идет хорошо и что таким образом ей удалось познакомиться с чем-то новым. Мэдди поспешила пройти в окруженный стеной сад, но там на нее опять воззрилось бесчисленное множество глаз. В тени сада сидели женщины и ели рис с бетелевых листьев. Они буравили девушку взглядом, ясно давая понять, что она здесь непрошеный гость. И бедняжка смогла вынести не больше получаса такой экскурсии.
Корсаж платья Мэдди насквозь промок от пота, когда она, вконец измучившись, вернулась домой. «Нелепость какая-то», — подытожила она про себя.