До того как

Я уже спрашиваю: не желают ли девчонки взбитых сливок (всегда их себе в напитки добавляю), когда раздается голос Эйдена:

– Дакота?

К моему смущению, Эйден через стойку тянется к ней. Берет за обе руки, и Дакота, широко улыбаясь, кружится.

Потом она, глянув на меня, чуточку отступает от стойки и нейтральным тоном произносит:

– Я и не знала, что ты здесь работаешь.

Чтобы не подслушивать их, отворачиваюсь. Смотрю сперва на Пози, потом на расписание у нее за спиной. Мне и правда нет дела, с кем теперь дружит Дакота.

– Я же вроде вчера вечером говорил, – напоминает Эйден, и я спешу кашлянуть, чтобы никто не слышал, какие звуки я издаю.

К счастью, никто ничего не слышал. Разве что Пози, которая изо всех сил старается спрятать улыбку.

Я не смотрю на Дакоту, но чувствую, что ей неловко общаться с Эйденом в моем присутствии. Она смеется точно так же, как смеялась, открыв подарок моей бабушки на прошлое Рождество. Такой милый смех… Бабуля обрадовалась, услышав его, хотя в подарок Дакоте досталась поющая рыбка на дощечке искусственного дерева. Еще раз услышав смех Дакоты, я понимаю: ей и правда неловко. Чтобы как-нибудь разрядить обстановку, протягиваю стаканчики с кофе и с улыбкой прощаюсь, говорю: до скорого.

Не дожидаясь ответа, ухожу в подсобку. Делаю музыку в наушниках громче.

Жду, когда вновь прозвенит колокольчик, возвещая, что Дакота с Мэгги наконец-то ушли, но тут понимаю: из-за репортажа о вчерашнем хоккейном матче я ничего не услышу. Пусть даже занято у меня одно ухо, аплодисменты болельщиков и стук шайбы о клюшки заглушат его звон. Возвращаюсь в зал и вижу, как Эйден учит Пози пользоваться стимером. Пози закатывает глаза; волосы Эйдена смотрятся странно на фоне облака пара.

– Он говорит, что они с Дакотой вместе занимаются танцами, – шепчет мне Пози.

Я замираю и гляжу на Эйдена, который, похоже, затерялся где-то в мире собственных грез.

– Ты его сама спросила? – Я впечатлен. И немного встревожен тем, что еще мог ответить Эйден на вопросы о Дакоте.

Пози кивает и берет грязную металлическую кружку. Я провожаю ее до мойки.

– Видела твое лицо, когда Эйден взял ее за руки, – признается Пози, открыв кран, – вот и решила спросить, что у них.

Она пожимает плечами, встряхнув пучком кудряшек.

У нее очень светлые веснушки, рассыпанные по щекам и переносице. Губы крупные и слегка надутые; мы с Пози почти одного роста. Все это я заметил на третий день ее стажировки; тогда же у меня появился к ней интерес.

– Мы какое-то время встречались, – признаюсь новой подруге, протягивая ей полотенце.

– Ну, вряд ли Дакота с Эйденом встречаются. Только безумная станет встречаться со слизеринцем. – Стоит Пози улыбнуться, и я, зардевшись, смеюсь вместе с ней.

– Ты тоже заметила? – спрашиваю.

Между нами стоит корзинка с печеньками; взяв одну – фисташковую с мятой, – протягиваю ее Пози.

Она улыбается и успевает съесть половинку, прежде чем я накрываю корзинку крышкой.

Кристиан

Семейные узы должны связывать нас на душевном уровне. Нам полагается любить родителей, братьев, сестер и прочую родню только потому, что мы одной крови. В детстве он этого не понимал. Как любить человека, который громким голосом будил его по ночам, не давая выспаться перед школой? Человека, которого потом приходилось провожать в гостиную, где он, опираясь о каминную полку, с трудом пытался снять ботинки. Маленький мальчик прятался за стеной и ждал, пока мужчина наконец упадет, а потом бежал обратно к себе, пока ему в голову не прилетел ботинок.

Такие дни мальчик ненавидел и ждал с нетерпением, когда придет мамин друг весельчак. Ему ужасно хотелось, чтобы этот мамин друг и был его папой. Может, он тогда стал бы водить мальчика всюду, где тот хотел побывать. Весельчак неизменно носил под мышкой книгу, говорил о книгах с мальчиком, рассказывал о сюжетах и темах, и мальчик ощущал себя умным, взрослым.

Он никогда не забудет первой подаренной весельчаком книги. Она сразу же стала лучшим другом. Мальчик рос, а мамин друг заглядывал все реже, и мальчику стало не хватать его и книг. Однако весельчак по-прежнему приносил книги, даже когда мальчик вошел в трудный подростковый возраст. Мальчик знал: мама любит весельчака, но не догадывался, сколько лжи породила эта любовь.

* * *

В доме тихо. Ким спит на диване, Карина – у нее на животе. Маленькие ручонки вцепились в мамин свитер. Ким уснула, рассказывая нашей дочурке обо мне и моем акценте, о том, что у нее будет самый восхитительный голос – смесь маминых сладких интонаций и папиного дьявольского акцента. Дьявольский, именно так она говорит. Надо же, у нее еще и на разговоры силы остаются? Ким – самая упрямая, дьявол, а не женщина, и я люблю ее просто адски.

Кимберли проделала путь из моих секретарей в бизнес-партнеры, у нее нюх на перспективные дела. Наверное, потому и вышла за меня. Или потому что ей очень, очень нравится мой сын Смит. Его нельзя не любить.