До того, как она встретила меня

Грэм уже решил, что в следующие несчитанные дни даже намекать не станет на то, забыть о чем они всячески старались — и потому, собственно, отправились попутешествовать. И он сказал ей то, что заставило его улыбнуться прошлой ночью:

— Я думал кое о чем характеризующем.

— М-м-м?

Она придвинулась к нему и положила руку на его профессорскую грудь.

— Знаешь, что Барбара устраивала к концу моей жизни с ней? Не бойся, это тебя не рассердит. Она завела привычку сдвигать на меня простыни и одеяла. Нет, правда. Пока я спал, она сгребала простыни и одеяла со своей стороны кровати и придвигала ко мне, а затем и пуховую перинку. Потом притворялась, будто только что проснулась, и начинала поносить меня на все корки за то, что я перетягиваю все простыни и одеяла на себя.

— С ума сойти. А зачем ей было это надо?

— Полагаю, чтобы я чувствовал себя виноватым. И это всегда срабатывало, то есть она внушала мне, будто я даже во сне стараюсь как-то ее ущемить. И она проделывала это примерно раз в месяц в течение целого года.

— А почему перестала?

— Да потому, что я ее поймал. Как-то ночью мне не спалось, и я просто лежал, не шевелясь, чтобы не разбудить ее. Примерно через час она проснулась, но у меня не было желания заговорить с ней, и я затаился. И тут обнаружил, что она делает. И выждал, пока она не навалила на меня все и не притворилась спящей, и не притворилась, будто проснулась, и не принялась меня трясти и обвинять, а я сказал только: «Уже по меньшей мере час, как я не сплю». Она осеклась на половине фразы, сгребла все, чем только что меня укрыла, и натянула на себя. По-моему, это был единственный на моей памяти случай, когда она не нашлась, что сказать.

Энн провела ладонью по груди Грэма. Ей нравилось, как он говорил о своем прошлом. Он никогда не чернил Барбару, чтобы она, Энн, чувствовала себя лучше. В его историях всегда звучало недоумение перед тем, как он вел себя или позволял Барбаре вести себя с ним, и истории эти словно подразумевали, что между ними таких хитростей и обманов нет и быть не может.

— Хочешь простыни побольше? — спросила она и забралась на него. По тому, как он улыбнулся ей, она догадалась, что на этот раз между ними не встанут ни колебания, ни бурное прошлое. И она не ошиблась.

Они нашли небольшую гостиницу под Клермоном и остались там на неделю. За обедом перед ними на их столик водружался широкоплечий литр местного красного вина, а чипсы были шафранового цвета и отличались мягкостью, и это казалось им французски значимым. Быть может, цвет приобретался от поджаривания на многократно использовавшемся масле, но это никакой важности не имело.

По утрам они катили мимо чахлых виноградников в соседние деревни, где осматривали церкви, которые каким-то чудом умудрялись выглядеть более интересными, чем были на самом деле, а затем тратили неторопливое время на покупку ингредиентов для пикника и экземпляра «Миди-Либр». Еще немножко они катались без определенной цели и иногда останавливались, чтобы Энн могла нарвать полевых цветов и сорных трав, названий которых не знала и которые чаще всего оставлялись увядать и блекнуть у заднего стекла машины. Находили бар, выпивали по аперитиву, а затем отправлялись на поиски укромного склона или поляны.

Пока они ели, Грэм слушал, как по его просьбе Энн прочитывала ему страницу-другую «Миди-Либр». Подзаголовок газеты был «Faits Divers»,[8] и специализировалась она на историях будничных насилий. Свое местечко там обретали крайне необычные преступления вперемежку с историями обыкновенных людей, у которых просто поехала крыша. «В растерянности мать направила машину в канал, — переводила Энн. — Пятеро погибших». Или в другой раз история семьи крестьян, которые держали свою восьмидесятилетнюю бабушку прикованной к кровати «из страха, что она может забрести на шоссе и вызвать автокатастрофу», а до шоссе было восемь миль. На следующий день — история о двух автомобилистах, поспоривших из-за места на парковке; проигравший выхватил пистолет и выстрелил своему «пятиминутному врагу» три раза в грудь. Жертва свалилась наземь, напавший на всякий случай прострелил две покрышки его машины и уехал. «Полиция продолжает преследование, — переводила Энн, — пострадавший был с тяжким благословением доставлен в больницу». Где, подумал Грэм, его, вероятно, тяжело благословят в очередной и заключительный раз.

— Все латинский темперамент, — сказал он.

— Дело было в Лилле.

— А!

Перекусив, они поехали назад в гостиницу, выпили кофе в баре, а потом поднялись в свой номер и прилегли отдохнуть. В пять они снова спустились и сидели в качалках, сплетенных из пластмассовых макаронин, ожидая, когда наступит время первого вечернего коктейля. Энн перечитывала «Ребекку», Грэм одновременно штудировал несколько книг, иногда читая ей вслух отрывки: