В один из редко выпавших вечерков вне офисных стен Пенни с Тэдом сходили на вечеринку в «Йельском клубе». В обществе пенсильванской голубой крови молодой стряпчий чувствовал себя как рыба в воде. Нет, он пока не собирался забросить идею о коллективной тяжбе, и это несмотря на кровоподтеки, отметившие неудачу Пенни подыскать истиц. Тэд придерживался рациональной линии в духе поживем – увидим. Да, он был уверен: дайте только время, и материализуется немало женщин с исковыми заявлениями. Ну а пока суд да дело, можно объявить наступление на фронте оспаривания патентных прав от имени самой Пенни.
В чем, собственно, и заключалась еще одна причина отметить сегодняшний вечер. Ведь завтра Пенни столкнется с совладельцами «Би-Би-Би», которые потребуют дачи показаний.
Очутившись в «Йельском клубе», она даже восхитилась, с какой непринужденной ловкостью Тэд носит смокинг и приветствует кое-кого из самых богатых ньюйоркцев как старых друзей. За такого есть смысл держаться. Вот если бы только он перестал домогаться вагинального коитуса… Остальные этапы ритуала ухаживания они уже освоили, плюс-минус, но Пенни не могла пойти на риск, что он пострадает. А объяснять свои растущие страхи тоже не хочется.
Погрузившись в мысли, она столкнулась с другим гостем. Пролилось несколько капель шампанского, однако непоправимого ущерба никто не понес. Высокий бородач показался знакомым.
– Вы ведь Пенни Харриган, да? – Он выставил руку. – Я Пьер Лекуржет.
Ах да, писатель-лауреат, кавалер Алуэтты на момент ее смерти.
– Очень печальная история, – сказал он.
Пенни крепко пожала ему ладонь.
– Вы, должно быть, ужасно страдаете. Она была такая хорошенькая.
Он грустно ответил:
– Вы заблуждаетесь. У нас не было интимной связи.
Пенни ждала, что за этим последует.
– Старались много раз, – произнес он, – но я не смог узнать ее с той стороны.
Пенни обдало волной дурных предчувствий. Перед глазами брызнула кровь из возбужденного органа насильника в метрополитене.
– Что-то… внутри моей Алуэтты… – начал было Пьер Лекуржет, а потом лишь вздохнул.
Исповедь за него закончила сама Пенни:
– Там вас что-то тяпнуло?
– Тяпнуло? – переспросил он, сбитый с толку незнакомым словом на чужом языке.
– Ну-у, укололо, – пожала она плечами. – Проткнуло.
В его глазах вспыхнула искорка понимания.
–
Пенни шатало из стороны в сторону. Стены кружились. Не об этой ли тайне собиралась поведать Алуэтта за несостоявшимся ужином?
Внезапно материализовался Тэд, выразительно приобнял ее за талию.
– А не пора ли кое-кому баиньки?
Он прижимался к ней так тесно, что отчетливо ощущалась эрекция, прикрытая лишь тонким слоем брючной ткани.
Опять двадцать пять. Секса ему подавай. Пенни была до того раздражена, что впору плюнуть и махнуть рукой: а пускай рискнет!
На следующий день, сидя в конференц-зале на шестьдесят пятом этаже, куда в былое время собственноручно доставила такую массу стульев, Пенни дала официальные показания. Единственным сотрудником фирмы, который при этом не присутствовал, была Моник. Злосчастная Моник до сих пор сидела в своей спальне, забаррикадировав дверь. Зато все прочие коллеги и старшие совладельцы пялились на Пенни весьма откровенно. Их пытливые взгляды шарили по лицу, охотясь за признаками лжи. Кроме того, слова собирал и микрофон, в который она рассказала про первую ночь, когда Макс в буквальном смысле накачал ее розовым шампанским. Рука стенографистки летала по бумаге со скоростью не хуже максвелловой.
Большинство коллег слушали рассказ разинув рот. Особенно в том месте, где она со стеснительной запинкой поведала, как Максвелл обрабатывал шейку ее матки, доводя до конвульсий.
Время от времени Бриллштейн постреливал вопросами, думая поймать на нестыковках.
– Мисс Харриган, ранее вы заявляли, что мистер Максвелл просунул весь свой кулак вплоть до запястья вам во влагалище. Как такое возможно?
Воспоминание обожгло мучительно-сладкой болью. На глазах всей фирмы она пролепетала:
– Я и сама не пойму…
– Не волнуйся, лапочка, – подбодрил Тэд. Он дружески подмигнул и показал оба больших пальца. – Все у тебя получается.
Впившись словно клещ, Бриллштейн безжалостно напирал:
– Не хотите ли вы сказать, мисс Харриган, что ваша анатомия особенно пригодна для столь исчерпывающих исследований?
Пенни вскинулась.
– Вы намекаете, что я шлюха?
– Я просто выясняю, – презрительно усмехнулся старик, – в чем именно состоял ваш уникальный вклад в обсуждаемый процесс.
Слово «уникальный» в его устах прозвучало с похабным оттенком.
– Был случай, когда я чуть не умерла! – отбила выпад Пенни, стараясь не елозить под прицелом его колючих зрачков.
– От боли?
Нет, он совершенно точно ее ненавидит!
– Н-не совсем…
Чтобы не встречаться с бесчисленными чужими взглядами, ей оставалось лишь смотреть в пол.
Бриллштейн зашел с другой стороны: