До самой смерти...

Мейер терпеливо повторил:

– Так как же ваше имя, сударыня?

– Мэри Мердок, Только не понимаю, вам-то что с этого?

– Ничего, – сказал Мейер и глянул на О'Брайена, который даже отодвинулся, как бы не желая иметь ничего общего с этой женщиной одной с ним национальности. – Вы сказали, что Соколина нет дома. Когда он ушел, нельзя ли узнать?

– Рано утром. Взял с собой этот чертов рожок и ушел.

– Рожок?

– Ну, тромбон, саксофон, откуда я знаю, как он называется, будь он неладен. Дудит в него по утрам и по вечерам. Такого несусветного визга вы еще не слышали. Если бы я знала, что он будет играть, ни за что не сдала бы ему квартиру. Но, впрочем, я и сейчас могу его вышвырнуть на улицу.

– Вам не нравится, когда рядом играют?

– Можно и так выразиться, если вам хочется, – ответила Мэри Мердок.

– Меня от этого тянет блевать, ясно?

– Да, вам очень точно удалось передать вашу мысль, – сказал Мейер, чуть не поперхнувшись. – Откуда вам известно, что Соколин ушел со своим инструментом?

– Видела его с ним. У него есть футляр, черный такой. Он в нем носит эту чертову штуку, в футляре.

– Футляр для трубы?

– Тромбона, саксофона, черт его разберет. Но орет она так, что чертям тошно. Как ее ни называй.

– А как долго он здесь живет, мисс Мердок?

– Миссис Мердок, если вас не затруднит. Он живет здесь две недели. Но если он будет продолжать дудеть на своем проклятом саксофоне, долго он тут не задержится, это я вам гарантирую.

– Так что у него все-таки, рожок или саксофон?

– А может быть, и труба, а может быть, и еще какая чертова дудка, – сказала она. – У него неприятности с полицией?

– Не совсем. Вы имеете какое-нибудь представление, куда он пошел?

– Нет. Он ничего не сказал. Просто я случайно видела, как он уходил, вот и все. Обычно он околачивается в баре на авеню.

– На какой авеню, миссис Мердок?

– Авеню Довер-Плейнз. Ее все знают. Вы что, правда не знаете, где это?

– Нет.

– Пройдете два квартала и под эстакаду. Довер Плейнз-авеню. Вам всякий покажет. Он обычно торчит в баре «Веселый дракон». Неплохое имечко для бара, да? Скорее похоже на китайский ресторан, – миссис Мердок улыбнулась.

Улыбка ее была так же привлекательна, как оскал черепа.

– Вы точно знаете, что обычно он бывает там?

– Еще бы!

– Откуда вы можете это знать?

– Да уж знаю, – сказала миссис Мердок. – Я и сама не считаю зазорным иной раз пропустить рюмочку.

– Понятно.

– Но это еще не значит, что я пьяница.

– Конечно.

– Ну ладно. У вас все?

– Пока да. Но, может быть, мы зайдем еще раз.

– Зачем это?

– С вами приятно поговорить, – успел сказать Мейер до того, как миссис Мердок с силой захлопнула дверь перед их носом.

– Н-да, – сказал О'Брайен.

– Наше счастье, что она не стала отстреливаться, – сказал Мейер. С тобою только и жди пальбы.

– Может, она еще постреляет, когда мы вернемся. Если мы вернемся.

– Может быть. Только скажи «тьфу-тьфу», чтобы не сглазить.

– Куда теперь?

– В «Веселый дракон», – ответил Мейер. – Куда же еще?

Понять по внешнему виду, почему бар назывался «Веселый дракон», было абсолютно невозможно. И обстановка, и обслуга были отнюдь не китайские.

«Веселый дракон» был обычной пивнушкою в обычном пригороде с обычными редкими посетителями, имеющими привычку пропустить стаканчик в воскресный день. Мейер и О'Брайен вошли внутрь, подождали, пока глаза приспособятся к темноте после яркого солнечного света, и направились к стойке.

Мейер сразу же предъявил свой жетон. Бармен воззрился на него с полным равнодушием.

– Ну? – сказал он.

– Мы ищем парня по имени Марти Соколин. Знаешь такого?

– Ну?

– Да или нет?

– Да. Что дальше?

– Он сейчас здесь?

– Вы что, не, знаете, как он выглядит?

– Нет. Он здесь?

– Нет. Что он натворил?

– Ничего. Он сегодня придет?

– Кто его знает! Он заходит и уходит. Он всего-то здесь живет совсем ничего. А что он натворил?

– Я уже сказал: ничего.

– Он немножко того?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, сами понимаете. Того, – бармен покрутил пальцем у виска. – С приветом.

– Почему ты решил, что он с приветом?

– У него глаза блестят, как у психа. Особенно когда выпьет. Вообще он большая сволочь. Моя бы воля, я бы к нему на пушечный выстрел не подошел. Этот парень жует железнодорожные костыли и выплевывает обойные гвозди. – Бармен запнулся. – Простите за клише, – сказал он. Он произнес это как «клиш».

– Прощаю. Ты случайно не знаешь, где он может быть сейчас?

– Домой к нему заходили?

– Да.

– Ну и что, нет его?

– Нет.

– А что он натворил?

– Ничего. Так ты не мог бы намекнуть нам, где он сейчас может быть?

– Трудно сказать. К его девице не заходили?

– Нет. А кто она?

– Дамочка по имени Уна. Уна, как ее там, не знаю, чудное имечко, правда? Но ее надо видеть. Сногсшибательная бабенка. Под стать этому психу Соколину.

– Уна, говоришь? А фамилии ее ты, значит, не знаешь?

– Точно. Просто Уна. Но вы ее сразу узнаете, если увидите. Она блондинка, с грудями, как груши. – Он запнулся. – Простите... – сказал он.

– Прощаю. Имеешь представление, где она живет?

– Разумеется.

– Где?