До последнего солдата

От дороги немцы действительно отошли, но в той стороне, где плато подступало к плавням, бой уже разгорелся не на шутку. Впрочем, Беркуту это сейчас было на руку.

Арзамасцев долго ждать себя не заставил. Правда, развернуть машину он не смог, слишком узкой была дорога, но и задним ходом ефрейтор довольно точно прошел ворота и, подобрав Беркута в кабину, а двух бойцов с пулеметом и ленточной колодкой – в кузов, начал прогонять ее дальше, за плато.

– Остановишься в долине, – наставлял Кирилла капитан, пока тот разворачивался уже за вторым проездом, на склоне долины. – Блокируешь спуск. Немцы обычно высаживаются с машин еще на дороге.

– Аккуратность любят, сволочи.

– Как только они появятся – освещаешь их фарами. Огонь за нами.

– А тех, возле скал, наши удержат?

– Уверенности нет, но бой даем в любом случае.

32

Остановив машину между валуном и склоном оврага, Арзамасцев заглушил мотор, и двое бойцов с пулеметом сразу же заняли позицию за небольшой каменной грядой, метрах в десяти от грузовика.

Несколько минут Беркут и Арзамасцев сидели, молча вглядываясь в пустынное, укутанное мраком шоссе. Справа от них, у плато, погас последний костер и, судя по тому, что перестрелка смещалась все дальше в долину, можно было предположить: уцелевшие немцы отходят к рощице, чтобы, очевидно, дождаться там подкрепления.

Они помнили, что русские ни разу не пытались оттеснить их за шоссе, ни разу не бросались в ночные атаки, чтобы очистить плато. Каждая такая попытка стоила бы им слишком многих жертв, а русских и так осталось очень мало, человек тридцать – не больше. И то, что произошло сегодня…

Наверно, офицер, командовавший ночным заслоном вермахтовцев, решил, что русские действительно получили подкрепление, пробившееся к ним по льду замерзшей реки – не зря же там целую ночь продолжается стрельба – и теперь стремятся вырваться из окружения. Об этом он конечно же сообщил по телефону командованию. Интересно, сколько их там может быть, в селе? Рота? Батальон?

«“Наверное, подумал”, “очевидно, решил”… – вздохнул капитан, пародируя самого себя. – Несерьезно. Нужен хороший язык. Захватить бы этого офицера и поговорить с ним. Но сначала его нужно захватить…»

– А теперь объясни мне, капитан, что мы здесь делаем? – приблизился к нему Арзамасцев.

– Я ведь тебе все объяснил, – ответил Беркут. Он сидел, запрокинув голову и закрыв глаза, в надежде хоть две-три минуты подремать. – А дальше – исходя из ситуации.

– Да я не об этом, – нервно отреагировал Арзамасцев. – Тут все ясно: колонна, фары, отходить с боем. Какого черта мы вообще оказались на этом плато? Кто нас сюда просил? Кто послал?

Вместо ответа Беркут сдержанно рассмеялся. Лишь несколько минут назад он сравнивал с Арзамасцевым лейтенанта Глодова. Впрочем, ефрейтор даже не пытался понять подноготную его смеха.

– Мы могли спокойно уйти отсюда, – окончательно вспылил Арзамасцев. – В ту же ночь. Сбив какой-нибудь паршивый плотик. Вон сколько бравых офицеров, подчиненных тому же генералу Мезенцеву, драпали с этого берега! Да еще как драпали!

– Ну, скажем так, неорганизованно отступали.

– Правда, командир одной из его рот задержался здесь, но, прикрываясь своей паршивой раной, устроил себе лазаретный курорт. А командовать этой похоронной командой смертников должен почему-то капитан Беркут.

– Помолчи, Кирилл. Осматривай местность. Долиной могут возвращаться те, кого мы оставили без машин на берегу реки.

– Черта два они попрутся сюда. И потом, почему ты ни разу не поговорил со мной после нашего появления здесь? Тебе постоянно некогда.

– Напомню, что у тебя была возможность вернуться к самолету. Мало того, я даже приказывал сделать это.

– Но мне и в голову не могло прийти, что ты заведешь меня в настоящее пекло! – вдруг заорал Арзамасцев. – Я ведь ехал с тобой, считая, что хоть на полчаса раньше, чем те, у самолета, увижу своих, увижу армию, смогу убедиться, что я наконец вырвался из того кошмара, в который ты завел меня после побега с эшелона!

– Тогда в чем дело? Все это ты уже видел: своих, армию… – совершенно невозмутимо заметил Беркут. – А главное, побег наш удался. Отличный был побег, чего зря грешить? Как и весь «польский рейд».

– Да хватит тебе: «побег удался»! При такой «удаче» лучше уж было оставаться за колючей проволокой и дожидаться, если не своих, то хотя бы американцев.

– Бо-жественная мысль.

– Как я ждал этого перелета! Как боялся, что не возьмешь меня. Что не разрешат. В последнюю минуту не разрешат, скажут: пошел ты со своим ефрейтором… и потом, там, в поле, когда нас подбили… Если бы ты знал, как я боялся быть убитым. Или хотя бы раненым. Никогда в жизни не боялся так люто смерти или ранения, как тогда.

– Исповедываться, ефрейтор, будем после войны, – пробовал урезонить его Андрей, все еще сидя с закрытыми глазами. – Береги свои воспоминания и страхи для внуков.

– Ну, ты, знаешь что?! Ты хоть бы раз по-человечески поговрил со мной. Как водится между людьми, по-человечески, хоть на пять минут забыв о своем чине-звании…

– Отвоюем, погоны снимем, тогда и поговорим.