До последнего солдата

Беркут хотел молвить еще что-то, но в это время Кобзач резко оттолкнул его за каменистый уступ и сам рванулся вслед за ним, прижавшись между капитаном и каменисто-глинистым наростом.

– Что случилось? – спросил капитан после нескольких секунд настороженного ожидания.

– Что-то блеснуло. То ли бинокль, то ли прицел снайпера.

– Будем надеяться, что бинокль. Иначе вслед за блеском прицела последовала бы вспышка выстрела.

– Да оно как когда…

– Но это могла быть и уцелевшая, спасенная тобой, старшина, линза очков гауптмана.

Выждав еще несколько секунд, они, пригнувшись, прошли десяток метров под прикрытием каменного вала и осторожно выглянули.

Сомнений не было: там, в створе между двумя глыбами, стоял, осматривая в бинокль их позиции, какой-то офицер.

Наведя на него свой бинокль, Андрей без особого труда рассмотрел вермахтовца, похожего, как ему показалось, на того гауптмана, которого они с миром отпустили. Немец тоже заметил его и с минуту оба пристально присматривались друг к другу.

– По-моему, он желает поговорить с вами, – объявил Кобзач. – Вот только не знает, как подступиться.

– Мне и самому хотелось бы задать ему несколько несложных вопросов.

– Но он захочет, чтобы это было в обмен на документы.

– А что, оказывается, нам есть чем поторговаться.

– Так, может, свистнуть?

– Пусть свистит он, ему это нужнее.

Кобзач довольно хмыкнул и покачал головой:

– Странная все же это штука – война.

– Дело даже не в войне, а в человеческих отношениях, которые можно налаживать даже в таких вот, смертоубийственных условиях вражды.

– Вот это и странно, что люди способны договариваться обо всем, даже о том, как именно убивать друг друга.

– Эй, на посту! – обратился капитан к двум солдатам, сидевшим в засаде шагах в трех впереди и справа от них. – Видите, вон там стоит офицер?

– Видим, – ответил один из постовых, – но из автомата по нему не дотянуться.

– И не надо дотягиваться. По этому офицеру вообще не стрелять. Ни в коем случае. И внимательно наблюдайте: не исключено, что он попытается передать записку.

– С завернутым в нее снарядом, – предположил один из бойцов, решив, что комендант гарнизона шутит.

– Отставить болтовню. Выполнять приказ! Внимательно следите за действиями этого офицера, от него сейчас зависит наше с вами существование.

Беркут не ошибся. Через полчаса один из бойцов, тот самый шутник, доставил ему на КП записку, заброшенную Ганке на ничейную землю в пустой консервной банке. Первые четыре слова были написаны в ней по-русски: «Господину капитану. Передать срочно». И видно было, что писал их кто-то из оказавшихся у гауптмана под рукой русских, скорее всего, полицай. Остальной же текст – на немецком, поскольку доверяться со своей тайной полицаю Ганке не решился.

«Господин капитан. Ваши условия выполнены. Я передал командованию, что понадобится еще два дня, чтобы окончательно выбить ваших солдат из подземелий. Возражений не последовало, но и подкрепления у командования нет. Собственно, я на нем и не настаивал.

Таким образом, я подарил вам не два часа, а двое суток. Срок заканчивается завтра ночью. Послезавтра утром уходим. Просьба вернуть документы тем же способом, каким получили записку. Сделайте это сегодня же. Прочесывание осуществим завтра, в 17.00. К этому времени ваши передовые посты должны быть сняты.

Операция будет проходить так: дойдем до вторых завалов и, никого не обнаружив, в связи с наступающей темнотой, повернем назад. Но учтите, что справа и слева от меня подразделения, за действия которых не отвечаю. Правда, пока что они не вмешиваются. Записку уничтожить».

Подписи не последовало, но особой необходимости в ней и не было.

– Как считаешь, старшина, стоят твои бумаженции того, чтобы дать бойцам еще почти двое суток передышки?

Кобзач мрачно скручивал самокрутку, и поначалу Беркуту казалось, что он вообще не расслышал вопроса. Лишь когда прикурил от трофейной зажигалки, так же мрачно произнес:

– За фронтом вам с немцами было привычнее, оно чувствуется. Но у нас здесь, по эту сторону окопов, всякие разговоры-переговоры с фашистом расстрельно запрещены, – нажал он на слове «расстрельно». – Так что будьте поосторожнее с этим, товарищ капитан.

– Прямо-таки «расстрельно»? – неуверенно ухмыльнулся Беркут.

– Не сомневайтесь, капитан, – украдкой оглянулся Кобзач, нет ли поблизости лишних ушей. – У нас тут и по генералам постреливают. Видели бы вы, что в сорок первом по ближним тылам творилось.

– Зря опасаетесь, старшина: никто никогда не узнает, что вы хранили у себя офицерскую книжку этого гауптмана.

– Для того и хранил, чтобы передать в особый отдел или в разведку. Как полагается, – невозмутимо парировал Кобзач, давая понять, что объяснение этим своим действиям он давно продумал. – Но это я так, на всякий случай, никому ничего докладывать не стану.