До последнего солдата

Четверо бойцов из группы лейтенанта подбежали и молча сменили их всех. Только учительница все еще шла рядом. Держалась-то всего лишь за болтающийся рукав шинели, но все-таки от раненого не отходила. И эта преданность удивляла Беркута, ведь всего несколько минут назад учительница заявляла, что не намерена ухаживать за раненым.

— Как же вы дотащили его одна? — удивился лейтенант, услышав короткий пересказ майорской одиссеи от балагура Мальчевского, который уже черно позавидовал раненому в том смысле, что учительница ухаживала не за ним.

— Да второй раз его ранило уже недалеко от домика. А что было бы с нами дальше — не знаю. Немцев вон сколько шло. Хорошо, что майор еще там, у меня в доме, показал, как из пистолета стрелять. Мол, на всякий случай.

— Правда, манера стрелять из пистолета у вас своеобразная, — напомнил ей Беркут, вспомнив, как ее оружие оказалось у него за воротником.

— Не ехидничайте, капитан. Я ведь еще только училась держать его в руках.

— Надо было так немцам и объяснить. — Кто-то из солдат прыснул от смеха, но остальные не поддержали его: то ли щадили самолюбие учительницы, то ли не хотели вмешиваться в диалог коменданта с учительницей. — Мальчевский с остальными, чуть поотстаньте, — негромко скомандовал капитан. — Будете прикрывать наш отход, уводя немцев к реке.

— А еще лучше — к тому свету, — проворчал младший сержант, — архиереи магдебургские.

Они прошли еще метров сто и, углубившись в небольшую ивовую рощицу, сделали привал, прислушались. Теперь немцы уже были далеко и, судя по всему, преследовать их не собирались.

— Ночью переправим вас по плавням в степь, — объяснил Андрей учительнице, понимая всю неопределенность ее судьбы. — Попытайтесь вернуться в село.

— Насколько я поняла, у вас даже санитарок нет. И вообще вы окруженцы.

— Санитарок нет.

— Так на кого прикажете майора оставить? На вас, что ли?

— Вы ведь отказывались… — попытался было напомнить ей Беркут, однако учительница прервала его:

— Потому что думала, что майора поместят в санчасть и им займется хирург. Но поскольку этого не предвидится, придется по-прежнему заниматься судьбой этого человека.

— Боевая женщина, — вполголоса молвил кто-то из солдат.

И Беркут пожалел, что это сказал не он: действительно боевая. Или, может, святая?

— Как же вы тутычки, на болоте, оказались? — спросил тот же боец. — Зачем подались сюда?

— Майор настоял. Говорил: «Помогите дойти до реки. Сооружу какой-нибудь плотик, попытаюсь доплыть. Или дождусь, пока подмерзнет и переползу».

— Долговато ждать пришлось бы.

— Несколько соседок знало, что у меня скрывается офицер, — объяснила учительница, когда группа вновь тронулась в путь. — Одна из них предупредила: могут выдать. А тут, как назло, немцы снова бросились выискивать окруженцев. Ко мне тоже заглянули. Но… я ведь учительница немецкого.

— Даже так? — удивился комендант. — Это уже божественно. — Однако о своем знании языка умолчал.

— … Поэтому я поговорила с офицером. Вроде бы поверил, расшаркался. Решил, что я немка. — Она вдруг споткнулась о кочку, упала, и так, лежа на заледенелой луже, потянулась вслед за рукавом, боясь хоть на мгновение оторваться от него.

Беркут успел подбежать, подхватил, поставил на ноги. И еще раз убедился, какая она хрупко-невесомая. Даже в своем коротком полушубке.

— Они считали, что я «своя», то есть немка. Но сама я так ненавидела их, что готова была перестрелять. Всех. У меня, когда я с ними говорила, пистолет был в кармане. Верите, всех постреляла бы, если бы не майор.

— Из пистолета — да, конечно, перестреляли бы, — поддержал ее Беркут, явно иронизируя. — Мне просто жаль их всех.

— Издеваетесь, — полушутя обиделась учительница, скопировав обиженный голосок какой-то из своих учениц.

— Наоборот, восхищаюсь.

* * *

Они уже поднимались на плато, когда немцы вдруг обнаружили группу Мальчевского, и там, в плавнях, вновь завязалась перестрелка. Кто-то из бойцов, сидящих в засаде на плато, попытался помочь своим, выбросив в темноту несколько пулеметных порций, но его тотчас же остудил Беркут:

— Отставить! Беречь патроны! Разве что попрут сюда, на штольни!

Как только они занесли майора в дом Брылы, Клавдия, так звали учительницу, сразу же почувствовала себя хозяйкой положения:

— Лишним немедленно выйти. Кто обитает в этой берлоге? Быстро вскипятите воды. Капитан, организуйте бинты, вату.

Она сняла полушубок. Беркут приятно удивился: перед ним предстала довольно красивая женщина с прекрасной, почти идеально сложенной фигурой, которую выразительно подчеркивал строгий черный костюм, наподобие тех, в коих обычно появлялись перед классом учителя еще той, старой учительской гвардии.

«Господи, она собиралась в плавни так, словно шла на выпускной бал! — изумился Беркут, не в силах оторвать взгляда от завораживающей фигуры Клавдии.

Глодов почувствовал это, и, как только капитан спросил: «Где Арзамасцев? Он у нас единственный хоть кое-что смыслит в медицине», — тотчас же ускользнул из комнаты. А старик Брыла молча принялся подкладывать в печь, чтобы поскорее подогреть стоявший на ней котелок с кипяченой водой.