До конца жизни

Арина заволновалась. Вдруг ей не дадут билета, раз она точно не знает, куда надо ехать? Кассирша уже сердится, торопит Арину. Да и сзади люди беспокоятся. Тогда Арина протянула в окошечко извещение:

— Тут вот написано, голубка. Я неграмотная.

Кассирша прочла извещение, вздохнула. Потом молча начала искать что-то в толстой книжке. Наконец спросила Арину:

— Вам в плацкартном или в общем?

Теперь не поняла уже Арина, и кассирша принялась пояснять:

— Сидячее вам место или чтоб полежать?

— Полежать, конечно, лучше, — попросила Арина, радуясь, в душе, что билет ей достался и что она теперь уже точно попадет к Тише.

Кассирша сказала, что Арине вначале надо доехать на поезде до Киева, а потом уже автобусом или чем придется до Царичанки.

Арина заторопилась из очереди. Долго разглядывала билет: серую картонную плиточку с различными цифрами и дырочками. Завернула его в носовой платок и пошла на выход, волнуясь теперь о том, чтобы благополучно сесть на поезд. А то вдруг случится что-нибудь в самый последний момент.

Люди, ожидавшие поезда, тоже волновались, переходя из одного места на другое, переставляя узлы и чемоданы.

Арина стала прислушиваться, не идет ли поезд. Но его пока что не было. А может, Арина просто не слышала, потому что рядом с ней молодежь, собравшись в кружок, пела какие-то песни. Заправлял всем высокий усатый парень с гитарою в руках. Арине он понравился. Усы у него были русые, почти белые, с загнутыми вниз кончиками. Такие усы в молодости носил Демьян.

Парень тихонько перебирал струны и пел, подавшись всем телом в середину круга. Ему помогали остальные. Особенно старалась маленькая курносенькая девочка в белом, как будто подвенечном платье. Наверное, невеста этого парня. Слов песни Арина не разобрала, но чувствовала, что песня добрая, должно быть, про любовь, про верность.

Чтоб не мешать молодежи, Арина отошла немногое сторону. Но теперь уже прислушивалась не только к поезду, но и к песне, радуясь за молодежь. Пусть веселятся, пусть любятся. Лишь бы войны не было. И кто только ее придумывает, кому она по сердцу?!

Не успела Арина подрасти, как началась война, потом подросли ее дети — и снова война. А теперь, не дай бог, еще и внуков ожидает то же самое. Неужто нет на свете людей, которые могли бы запретить ее?!

Арина присела на коротенькую лавочку возле забора. Отгоняя ежечасные мысли о войне, начала думать о том, кто же ей достанется в попутчики. Хотелось бы, конечно, чтоб человек пожилой. Поговорили бы о своем, стариковском.

Наконец из вокзала вышел в красной фуражке дежурный. Все засуетились. Арина тоже подошла поближе к рельсам, чувствуя, как земля у нее под ногами вздрагивает и как эта дрожь отдается в пояснице короткими больными ударами.

Вскоре из-за поворота вынырнул небольшой зеленый вагончик. Железными прутьями он придерживался за протянутые сверху провода. Вслед за ним побежали вагоны побольше, с широкими квадратными окнами.

Как только поезд остановился, люди кинулись искать свои вагоны. Арина тоже поспешила вдоль поезда, спрашивая у проводниц, куда надо садиться. Наконец одна, посмотрев на Аринин билет, помогла ей взобраться по крутым ступенькам и велела занимать место под номером семнадцать.

Арина стала пробираться по узкому проходу. Вагон совсем не был похож на тот, в котором она ездила в Орел. Там все места были сидячими, а здесь по обе стороны полки, да еще в два яруса. На верхних люди спят, укрывшись простынями и одеялами, а на нижних играют в карты, читают книжки. Место Арине показал низенький лысоватый мужчина в майке. Она поблагодарила его. Мужчина поинтересовался, что за остановка.

— Большие Сокиринцы, — ответила Арина. — Такая станция.

— Россия еще?

— Россия.

Мужчина пошел дальше по вагону, а Арина начала располагаться. Поставила в уголок кошелку, сняла платок. Рядом на полках никого не было. Может, еще не успели сесть, а может, сядут где-нибудь на другой остановке.

Поезд начал потихоньку отходить от станции. Люди, стоявшие за окном, стали махать руками, что-то кричали отъезжавшим родственникам, плакали… Арина тоже кивнула, прощаясь с Большими Сокиринцами. На сердце, как и тогда в хате, ей снова навалилась какая-то непреодолимая тяжесть. Арине на минуту даже показалось, что она не просто прощается с Большими Сокиринцами, а навсегда расстается с жизнью. И хоть Арина давно уже была готова к смерти, думала о ней без страха, новее-таки хотелось еще раз посмотреть на родное село, встретиться с людьми, рассказать им, что видела в дороге, как нашла могилы своих сыновей.

А за окнами уже мелькали березовые рощи, одинокие будки путевых обходчиков, бежали покрытые ясной, майской зеленью заливные луга. Арина прислушивалась к мерному постукиванию колес, потихоньку привыкая к езде. Мрачные ее мысли постепенно отступали, сменяясь более радостными.

Да и было отчего радоваться. Сколько лет собиралась Арина в эту поездку и вот наконец-то едет. И уж как бы там ни было, а отыщет могилы детей: и Тишину, и Митину, а если даст бог, то и Ильюшину. Посеет на них цветы, чтобы радовались и погибшие, и живые.