До конечной

— Стелла ещё в реанимации. К ней не пускают. Прогнозы не слишком утешительные. Нужно ждать. Мы делаем всё возможное, чтобы докопаться до истины.

— Как только Евгений придёт в себя, я бы хотел перевести его в клиническую больницу Баумана, — говорит Завальский. — Там у меня есть знакомые профессора. Его быстро поставят на ноги. Родителям Захарова перезвонил. Они скоро приедут.

— Я их не знаю, — ощутив пробежавшую дрожь по спине, вскидываю на Валентина напуганный взгляд.

— Зато они прекрасно о тебе осведомлены. Они знают о разводе сына и невестки, о том, что ты его женщина. Знают о твоей беременности и о внуке. Евгений им всё рассказал до поездки в Польшу.

— А Стелла? Останется здесь?

— Зависит от решения Евгения и её родителей.

* * *

Следующий час я не нахожу себе места. Перемещаясь в хирургическом отделении от одного угла к другому, наблюдаю сквозь заплаканные дождём окна за снующими по улице прохожими и всё время думаю о нас, о будущем, о нашем крошечном малыше, о Тиме.

Через силу заставляю себя позавтракать и выпить кружку тёплого какао. Кажется, горячий напиток согревает в этот пасмурный и дождливый день даже душу. На секундочку становится легче. Чуточку спокойнее…

Пока Валентин с Германом решают ряд вопросов с заведующим отделением, добиваясь разрешения на визит, я пытаюсь восстановить утраченные за ночь силы. Не хочу, чтобы Женя видел меня разбитой и поникшей. Лишнее волнение ему сейчас ни к чему.

Наконец, все формальности улажены, мне разрешают пройти к нему в палату, а я теряюсь, хватаясь за ручку двери, еле дышу, пересиливая тремор в пальцах. Страшно сделать шаг вперёд. Мне кажется, что перейдя невидимую черту, уже нельзя будет вернуться обратно. И тогда всё изменится в нашей жизни. Абсолютно всё…

— Девушка, проходите, — подгоняет меня совсем молоденькая медсестра с огромными, как блюдца, голубыми глазами. С виду ей лет девятнадцать. Эдакая маленькая Дюймовочка с высокой, почти неподъёмной капельницей.

Господи, она хоть умеет делать внутривенные инъекции?

Позволяю ей пройти вперёд, сама же на ватных ногах захожу следом. Взгляд падает на больничную кровать, и я едва не теряю сознание, видя его, скованного повязками, в синяках, ссадинах и гематомах.

Женя всё ещё спит. Тяжёлое дыхание вздымает грудь, прикрытую белой простыней.

С каждым оглушающим писком кардиомонитора моё сердце болезненно сжимается в такт с его.

Живой… Божечки, живой!

Трепетное чувство радости, словно сорвавшаяся от испуга птица, взмывает вверх, до самого горла и бьётся.., бьётся.., бьётся как сумасшедшее, кружит голову.

На секунду прикрываю глаза.

Горячие дорожки слёз расползаются по щекам, жгут кожу.

Пип… Пип… Пип… Пип… — звучит в голове этот завораживающий душу звук. Радуюсь, как ребёнок. Я всё вынесу. Всё переживу. Ради нас, ради нашей будущей маленькой семьи.

Растерянная, стою посреди палаты столбом. Всё, что я могу — теребить ворот одноразового халата одной рукой, а другой стирать слёзы на заплаканном лице.

— Женечка… — искусанные из-за волнения губы едва шевелятся, издавая сиплый шёпот. — Родной мой… Любимый…

Сделав глубокий вдох, срываюсь с места и несусь к нему. Останавливаюсь у изножья кровати, вцепляясь пальцами в пластиковое быльце так, что костяшки белеют. Руки невозможно оторвать. Боже мой, я здесь, я рядом, я с тобой. Сегодня, завтра, всегда…

— Можете посидеть рядом с ним на стуле, — озвучивает медсестра, меняя препарат на капельнице.

— Хорошо, — поспешно соглашаюсь, выныривая из собственных мыслей.

— Только будьте осторожны. Ему нельзя сейчас двигаться. Нужно соблюдать полный покой.

— Да-да. Конечно, — соглашаюсь я, поправляя огромный халат на плечах.

Подхожу к нему ближе и, затаив дыхание, рассматриваю его расслабленное лицо.

Веки в обрамлении пушистых ресниц, слегка подрагивают во сне. Лицо кажется темнее из-за синяков, слившихся с лёгкой небритостью. Тёмные вьющиеся волосы с мужским творческим беспорядком окружают голову с перебинтованным лбом. Боязно касаюсь пальцами кончиков его волос на макушке, и тело тотчас прошивает крупными мурашками.

Господи, ночь без него оказалась самой настоящей пыткой.

Целую неделю изо дня в день мы засыпали рядом, сплетая наши тела в единый горячий клубок, а сейчас я боюсь его касаться, чтобы не причинить дополнительную боль.

Почему это случилось с ним? За что ему достаётся столько испытаний?

— Девушка? — поднимаю озадаченный взгляд на медсестру. — Почему он не приходит в себя? Разве наркоз не должен выветриться спустя 4 часа?

— В него влили тонну обезболивающего из-за вывиха плеча. Потерпите немного. Скоро должен очнуться. Если понадобится помощь, жмите на кнопочку у изголовья кровати. Я скоро вернусь.

Когда мы остаёмся наедине, не сдерживаю свои слабости. Первое, что позволяю себе — на пару секунд прижаться губами к его тёплым губам, ощутить горячее дыхание и успокоить взбесившийся ритм своего влюблённого сердечка.

— Здравствуй, Женечка, — мои дрожащие пальцы находят его кисть, подныривают под ладонь и нежно соприкасаются с ней. — Я так по тебе скучала… — шепчу в его губы, ощущая ответную реакцию…