Она спросила их, не говорил ли незнакомец, чем портшез ему не угодил; они подтвердили, что да, говорил, вернее, все время кричал, что он уничтожит чары, разобьет хрустальный гроб и освободит Спящую царевну. Она знала эту сказку, и ей вдруг сделалось очень хорошо, что она теперь Спящая царевна и он больше не принимает ее за Деву Марию. В той сказке, насколько она помнила, освободить царевну и взять ее в жены должен был прекрасный принц, и она подумала, что такое сватовство было бы занятно, да и вообще к ней что-то уже давно никто не сватался. В последнее время она иногда жалела, что напрочь всех отвадила. Не то чтобы она вдруг стала готова выйти замуж, просто то ли скучала, то ли устала от затворничества, а женихи были каким-никаким, а развлечением. Сельское хозяйство постепенно лишалось для нее новизны, становилось рутиной, и она отдавалась ему без прежнего рвения. Ей не хватало новых людей, новых впечатлений, и, пожалуй, впервые за две жизни пугали одиночество и старость.
И все же она тогда решила, что сама не сделает ничего, чтобы приблизить к себе этого мальчика, хоть он мил и ей понравился. Больше того, который придумал и дал ей в своей постановке такую сказочную и романтическую роль; она была уверена, что действие пьесы, к счастью, еще не завершено, и, может быть, потому не стала ничего предпринимать. В ней сразу было это понимание, что пьеса именно его, и ей, во всяком случае в начале, не надо мешать ему, пытаться что-то изменить, только слушаться и за ним следовать. И еще: она чувствовала, что в его истории есть какой-то глубокий смысл и длиться она будет необычно, для пьес просто несуразно долго, все время обрастая новыми линиями и поворотами, а для чего все задумано — и мальчику, и ей, и другим участникам станет ясно лишь в самом конце.
В своей новой деревне, назначая „дани и оброки“, определяя порядок работ, которые необходимо будет сделать за осень и зиму, она раньше предполагала пробыть дней пять-шесть. Теперь же, после ночного происшествия, подумала, что никто ее обратно в Сосновый Яр не тащит и, если надо, она может провести здесь и больший срок; словом, если мальчику необходимо время, она ни в коем случае его не торопит и не подгоняет. В общем, она всячески готова была ему помогать, но ничего особенного не понадобилось. На следующую ночь он явился снова и на сей раз был хитрее. Зная, что вход стерегут, он попытался проникнуть в дом через окно, стал открывать ставни, но действовал неумело, шумно, крестьяне были настороже и легко его поймали. В конце концов он был отпущен, правда, сильно побитый.
Наутро, узнав об этом, она накричала на старосту и строго наказала, что если набег еще раз повторится, не причинять незнакомцу никакого вреда, а только поймать, связать и, оставив в сенях, ей доложить; а потом от жалости к мальчику проплакала весь день. Три ночи прошли спокойно, он, очевидно, зализывал раны, в четвертую же попытка была повторена. Но и на этот раз все для него закончилось неудачей. К тому времени она уже знала, кто он.
В здешних местах его печальная судьба была известна почти каждому. Отцом его был князь Павел Иванович Гагарин, а матерью — тоже дворянка, Елизавета Иванова, чьи родители владели по соседству совсем маленьким поместьем, вернее, просто хутором. Повенчаны Павел и Елизавета не были, и ребенок, следовательно, был незаконнорожденным. Из-за этого отчество и фамилию он получил по имени своего крестного и звался Николай Федорович Федоров. Родной его отец умер очень рано, но пока были живы дед князь Иван Алексеевич, знаменитый сановник царствований Екатерины и Александра, и дядя мальчика, князь Константин Иванович, они не оставляли его своим покровительством. На их деньги он учился в тамбовской гимназии, а потом прошел полкурса в одесском Ришельевском лицее. Теперь же, после их смерти, он остался без средств и, кажется, единственное, на что может рассчитывать, — место преподавателя где-нибудь в уездном училище.