Дни, когда все было…

– Федь, ты чего на меня так смотришь? Да, представь себе, так бывает! Какой мне резон приукрашивать действительность. Я знаю, ты, и Анжелика, и Катюша – вы все попали под Вадимово обаяние. Вам казалось, что я зря от него дала деру. По-дружески вы отрицаете благополучие его второго брака. И тем не менее, как бы это ни резало стилистически чуткое ухо, Вадик женат на очень хорошем человеке!

Федор даже не улыбнулся. Он, напротив, посерьезнел донельзя:

– Мы не обязаны любить тех, кому уступили свое место.

Торжественно-печальный опыт. Уходя, мы поневоле кому-то что-то уступаем, но разве пристало ставить это себе в заслугу? Федечка, помыкавшись, утвердительно кивал. Кивал со мстительностью к обидчице-судьбе. Ведь альтруизмом он заработал только язву желудка. Теперь он выбрал другую тактику, складывая в свое портфолио каждое нечаянно доброе дело. Что и Анне советовал. Соблазн послушаться был, чего уж скрывать…

– А Вадим учил по-другому. У него любимый афоризм «Делай добро и бросай его в воду».

– Вот пусть и бросает. А я набросался, теперь буду ловить.

Может, Федя и прав. Даже Вадюша, проповедник неведения правой руки по части того, что творит левая, – и тот свои заслуги заносил во внутренний реестр, при случае бережно и гордо его демонстрируя. Кто-кто, а он умел показать свой товар лицом. Возразить Феде было нечего, Анне оставалось соглашаться и обдумать его новое предложение. Предложение озадачило, потому что было не совсем странным. На кой оно надо! Анна теперь ждала лишь совсем странных, прочие ее смущали пресностью и тем, что заведомо не укладывались в лекало непредсказуемого бытия.

Итак, несмотря на разразившийся крах мечтаний, Федор не преминул ходатайствовать перед Дианой-охотницей насчет Аниной книги. Ведь должна быть еще одна книга, а потом и следующая, и так далее, до собрания сочинений. Федор простодушно полагал, что в том нет никакого волшебства или везения, что если человек пишет, много и упорно, значит, его должны издавать, принимать в союзы писателей и посылать на симпозиумы в теплые страны. И там он, попыхивая сигарой, обязан выступать перед публикой с идеями переустройства Североатлантического блока и прочей чепухой. А потом падать пьяным в бассейн и всевозможно кутить!

Ладно, взамен симпозиумов должна быть получена хотя бы служебная жилплощадь. Здесь, подобно Даниле Дмитриевичу, Федор путал писателей с дворниками, что вполне простительно по причине смежности профессий. Зато он завоевал расположение Дианы Смолиной. Расположение перетекло в романтический интерес, которого мучительно недоставало когда-то. Не выездной в Париж Федор вызвал у дивы бурю эмоций – от жалости до влечения. Однако натиском чувств Диану было не сломить. Она не забыла, что ее генеральная линия – искреннее увлечение своим, условно говоря, сорок первым замужеством. Поэтому Федору особо ловить было нечего. Допустим, звезда стала ближе и можно с ней закрутить тонизирующий роман. Можно, как Паша Вепс, устроиться к ней оруженосцем и наблюдать пышное увядание этой самой звезды, некогда любимой. Но эти варианты сюжета не грели. И Федор трогательно вспомнил о старой подруге Анне, которая надоела своей неустроенностью и крайне неудачным выбором мужчин. Кто бы говорил, Федя…

– Позвони Смолиной. Я рассказал про тебя, она обещала посодействовать, – вздохнул Федор, но тут же голосом подчеркнул настоятельность своей рекомендации. – Не затягивай с этим, у нее в одно ухо влетает, в другое вылетает. Вдруг что-то получится, а?!

Анна не стала упрямиться и ворошить прошлое. Федечке, расстроенному и потерянному, не стоило знать о том, что он шел по проторенной дороге. Некогда Паша Вепс тоже молвил Диане словцо за непутевую подругу. И даже записал магический номер телефона большого литературного человека, который славился уже не вспомнить чем. Что толку, его телефон стабильно молчал. Анна решила тогда, что Вепс находит таких же телефонно-недоступных помощников, каким являлся сам.