Дневник восьмиклассника

— Что, написал уже⁈ — Пацаны в курсе моих телодвижений с роликами, это их тема. А ты далека от наших устремлений, да и другие девчонки не в курсе.

— Не только написал, уже даже отправили. Осталось дождаться, когда где-нибудь напечатают.

— И что, вот прямо школу указал, класс? — Уточняет неверующий Фома, он же Чуга, он же Ваня.

— И статья за твоей подписью? — Уточняешь ты. Каждый выясняет в соответствии со своими приоритетами.

— Народ! Давайте я после уроков прочту чистовик статьи про наши разработки и наработки. А то вдруг кому-то еще будет интересно. А то оно вона как — даже девчонки заинтересовались. — После моих слов ты отошла в сторону к другим одноклассницам, взяв себя в руки. Вот и хорошо, мне только разговоров про Шерочку с Машерочкой не хватало. Или плевать? Или нафиг вся эта ерунда в стиле Ромео и Джульетты? Надо подумать на досуге в спокойной обстановке, что это вообще сейчас было. И к чему может привести вся это байда.

Хотя как раз это и так понятно — у кого-то будет первая встреча с асфальтом. Образ из моей прошлой жизни, вернее из того времени, когда родилось то стихо. Молодой влюбчивый организм с каждым новым увлечением как-бы начинал летать над поверхностью земли, а то и гораздо выше. Иногда получалось взлетать до уровня московских крыш. А они высокие, дома в Москве, а под ними всё заасфальтировано. Где-то примерно с третьего-четвертого взлёта я уже осознал — приземляться придется именно на ту неласковую поверхность. И всё равно бросался в отношения с мрачной решимостью и ожиданием падению мордой на тротуар. Сейчас мне всего этого не хочется, а еще есть надежда, что минует меня чаша сия. Всё-таки не гормонами едиными жив человек, головной мозг тоже как-то задействован в жизнедеятельности.

Снова 14 октября 1981 года

Перед сном я провёл тренировку с применением скакалки, которую Павлик упорно называл прыгалками, поколотил грушу, немного поотжимался. Ну и в душ сходил, естественно. Лёг спать — не спится. Чтоб зря не терять время, решил помучить организм письмом. Видать, старая привычка из прошлой жизни подтянулась: не спится, пиши. Грустно, пиши. Нечем заняться, тот же совет.

«Тот вчерашний разговор-разбор моего поведения был прерван криком: „Зинка идёт!“ в исполнении Виталиста. Класс моментально втянулся в класс, какой бы дурацкой эта фраза не была. Но так и было — наш класс тусил в коридоре почти до самого звонка, благо задержавшаяся историчка дала повод потолкаться на свободе. Всего минуту спустя мы уже сидели за партами и слушали, как на нас надвигается Зинаида Андреевна. Шаги метались по коридору, заскакивали в помещение, а потом втыкались в уши „Дах-дах-дах-дах!“ Мерно и неумолимо героических пропорций дама ломала доски пола своими наверняка цельнометаллическими туфлями. Вот в кабинет истории вторгается её бюст, вот уже она сама внутри, а когда линию двери преодолевают учительские ягодицы, мы дружно встаём и кричим как первоклашки: „Здравствуйте!“ Она нарочито морщится, словно недовольна приветствием, но предательская улыбка не оставляет сомнений — потрафили!»

Зинка в нашей школе была не только историчкой, но и завучем. Была и есть. Кстати, забавная история — директор школы историк, завуч тоже. Видимо причиной тому приоритет марксизма-ленинизма перед всякими алгебрами и алхимиями. А кроме того, ни одна физичка не могла вломиться в мужской туалет, а потом выйти из него с тремя пацанами-курильщиками, висящими в её руках как пучки моркови. Так что завуч из Зинаиды Андреевны вышел убойный и несменяемый. По непонятной мне причине эта мощная и деятельная женщина взяла под крыло забитого тихоню Корчагина прямо с четвертого класса. То ли ей понравилось то, что он проштудировал историю Отечественной войны восемьсот двенадцатого года, то ли он был слишком другой, отличающийся от неё и всего класса. Но я точно помню — между хозяином моего тела и невзгодами, сыплющимися на него, регулярно вставала эта стена харизмы и плоти.

Кто-то скажет, как на тихоню и заучку могут сыпаться какие-то невзгоды, отличные от тумаков и издевательств сотоварищей? И как завуч может от них спасать? Сам бы не поверил, но вторая память подсказывает: если пацаном выбили стекло в двери, то… классная делает вывод, что разбил дверь Корчагин. А если на подоконнике стоял горшок с геранью, а теперь не стоит, то виноват тот, кто прошлый раз разбил стекло. Вон и девочки видели что-то. Ну и дальше по списку. Несчастный молчаливый мальчик регулярно обтекал, а Зинка его защищала — не может разбить герань тот, кто знает фамилии всех командиров, стоявших на Семеновских флешах. И французов, их атаковавших. Как минимум, Нея и Даву, ибо там было слишком много французов, чтоб всех помнить.