Дневник нарколога

– Потому что дорожными рабочими там вкалывают русские и украинцы. А у них одна забота – какую-нибудь халтуру найти. Тянут они дорогу где-нибудь в Баварии, рядом с хозяйством местного бауэра. Крестьянина по-немецки. Заходят к нему на огонек и предлагают: хочешь, мы тебе асфальтовую дорожку вокруг дома забабахаем? Кто же не хочет? Они ему: семь тысяч евро нам на карман, и к утру будешь как канцлер со своей фрау по асфальту разгуливать. По рукам, по ладоням, и в результате у крестьянина «прошпект» рядом с домом, а у автобана проблемы, потому что часть асфальта ушла налево, и его пришлось заменить глиной и коровьим навозом.

Ребята помолчали, прихлебывая вспотевшее пиво.

– Так что я теперь Женя Головастый, – внезапно оживился экс-Ферапонтов. – Копф по-немецки – голова.

– Лучше Женя Башковитый, – предложил свой вариант Кулигин, – или Женя Мозговой.

– В общем, Копф – всему голова, – подвел итог великолепный Жека, – а имя у меня, знаешь какое?

– Какое?

– Ойген. Это Евгений по-древненемецки. Как у нас, допустим, Ферапонт.

– Ну, Ферапонт, ну, Головастик, – прыснул Кулигин, – как тебя только трудовой немецкий народ терпит?

– По сравнению с турками я просто ангел, – заверил Женек, – а потом мои трое детей – лучший вклад в немецкую экономику. Они ведь уже настоящие немцы, не то, что я.

– Каждый должен приносить пользу тому Отечеству, где он родился, – напыщенно высказался порядком задутый Пашка.

– Ты думаешь, здесь кому-то нужны твои мозги? Ошибаешься. Если ты придешь к какому-нибудь российскому инвестору и предложишь ему новейший способ выращивания райских яблочек, он пошлет тебя подальше. Ему это не нужно. Больно хлопотно поливать, удобрять и ждать полгода урожая. А знаешь, что ему от тебя требуется?

– Что?

– Креативность по-русски. Если ты, допустим, придешь к инвестору с раздвижной лестницей и скажешь, что у тебя на примете есть замечательный яблочный сад и с помощью твоей лестницы можно быстро обобрать чужой урожай. Вложений ноль, отдача – пятьсот процентов. Вот такие предложения встретят горячий отклик и понимание.

– Хочешь стихи послушать? – зашмыгал носом Кулигин. – С тоски, понимаешь, даже стихи начал писать.

– Давай.

Я отбился от всех. Я на самом краю.

Серп Луны уподоблен веночку.

Никогда не умел я топтаться в строю,

Но не чаял пропасть в одиночку.

Вроде был весельчак, вроде свойский пацан,

И усы не щетинил в угрозе.

Почему же все гонят меня к праотцам

И мечтают распять на березе?

То ли нос воротил. Не желал пить вина

С разношерстною сволочью вместе,

То ль от прожитых лет задубела спина

И не гнется в положенном месте…

– Достаточно, – прервал душевное половодье Копф, – это похоже на присказку: вот лежу я охаю, а прохожим по ху… Неинтересно никому. Вот если бы ты…

– Менты, – напрягся Кулигин, увидев серые фуражки из-за кустов, – или полицейские, черт их теперь разберет. Ух, они нам сейчас устроят качели за распитие в общественном месте.

– Спокуха, – хмыкнул Женька, – говорю только я, а ты молчи как партизан. Я, я, геленваген?

Полицейские, предвидя легкую поживу, приближались, укоризненно качая головами.

– Русланд и дойчланд – фрондшафт! – завопил Копф, размахивая своим немецким паспортом как пропуском в рай.

– Иностранцы, что ли? – сразу утратили приподнятое настроение блюстители порядка. – Кажись, немцы.

Евгений внезапно пустился в пляс, распевая походные немецкие марши.

– Во, немчура, дает. Во, разошелся, – менты с опаской стали поглядывать на Женю.

А Копф то изображал нижний брейк, то демонстрировал русскую присядку, а то скакал мелким бесом вокруг остолбеневших блюстителей порядка. Потом Женя от нижнего брейка перешел к верхнему: он резко подпрыгивал и норовил ударить сверху по милицейским фуражкам. Сева таращил глаза и с ужасом ждал развязки этого балета. Между тем Ферапонтов-Копф, зажав свой немецкий паспорт в зубах, словно кинжал, принялся танцевать лезгинку, потом семь-сорок, наконец, схватив полицейских за плечи, пустился в пляс между ними. Менты отпрянули в разные стороны и, поддерживая свои пострадавшие фуражки, дали деру. Вслед им несся громовой хохот разошедшегося гостя столицы.

– Уф, – пытался отдышаться Женя, – а представляешь, если бы я им русский паспорт показал? Как думаешь, чем бы дело закончилось?

– Тебе бы пожизненный срок обломился, – каркнул Пашка.

– Сто пудов, – схватился за живот Ферапонтов-Копф, – а иностранцев в России заранее побаиваются и уважают.

– Знаешь, я про один случай тут читал, – рассмеялся Кулигин, – хочешь посмеяться?

– Валяй.