Дневник нарколога

В аэропорту хмурый Кузьмич подивился произошедшим переменам и новшествам. Но больше всего его поразили не новые терминалы и сканеры, разросшиеся магазины беспошлинной торговли и расплодившиеся кафе, а единственная крошечная курилка, набитая почтенной публикой под завязку. Стены курительной комнатки были стеклянными, и некурящие пассажиры могли вволю налюбоваться на курящих отщепенцев. Куряки чувствовали себя прокаженными, стоя в густом сизом дыму, они напоминали смертников на пороге газовой камеры. Кузнецов сунулся было к ним, но такой концентрации дыма он не помнил со времен армейской курилки, не говоря уже про институтские туалеты. Егор Кузьмич выругался нехорошими словами, закинул на плечо ручную кладь и поплелся искать другое место для курения.

Первый час в самолете прошел относительно легко. Кузьмич на правах летящего первым классом шарахнул коньячку, просмотрел свежую прессу и даже позаигрывал со стюардессой по имени Надя. В начале второго часа неудержимо потянуло закурить. «Зря я коньяку накатил, — выругал себя Кузнецов, — от спиртного тяга курнуть только усиливается». Егор Кузьмич, морщась, пил минеральную воду, сосал приторные леденцы и пробовал углубиться в чтение — ничего не помогало. Его бесконечно раздражало все: и сосед, безмятежно чавкающий шоколадкой, и бестолковые статьи в газетах, и холодная струя воздуха сверху, и вопли непоротой детворы. Курить хотелось все сильней и сильней. Кузнецов на себе испытал состояние, описанное: «хочу курить, аж уши пухнут». Его уши раскалились и горели, набухли и зудели, шкворчали и потрескивали, словно их запекали на гриле, посыпая солью и молотым перцем. Рот Кузьмича окончательно пересох, и топ-менеджер принялся покашливать, как заправский чахоточный. Когда Кузнецов был уже готов биться головой об иллюминатор, стюардессы принялись разносить обед. Желание покурить на время отпустило, но после еды вспыхнуло с новой силой. Послеобеденная сигарета — одна из самых сладких и уступает лишь первой утренней, выкуренной натощак. Кстати, только в России курят натощак, едва продрав глаза, хватаются за сигарету и внимательно рассматривают зеленые круги перед глазами. Иноземцы никотиновую палочку курят только после завтрака, не желая получать язву желудка ни за что ни про что. Даже в Африке сначала едят.

— Наденька, — заскулил некогда грозный Кузьмич, — курить хочу, умираю. Мне десять часов без сигарет не высидеть. Что делать, ума не приложу. Подскажи, ангел мой, уважь старика.

— Вы вовсе и не старик, — оценивающе оглядела его Надежда, — наоборот, очень даже ничего. А помочь вашему горю легко. За курение в туалете штраф две тысячи долларов. Вносите две штуки баксов и курите на здоровье.

— Два косаря зелени, и я могу курить в туалете в течение всего полета?

— Две тысячи долларов стоит выкурить одну сигарету.

— Ничего себе у вас расценочки.

— Не хотите, как хотите.

Надюша высоко подняла подбородок и поплыла между кресел. Еще секунда — и она скроется за занавеской, отделяющей гордых летчиков от бесправных пассажиров.

— Надежда! — завопил Кузнецов. — Я согласен!

Стюардесса неторопливо обернулась:

— Деньги вперед.

— Пожалуйста, — Кузьмич не дрогнувшей рукой отсчитал двадцать стодолларовых бумажек.

— Welcome, — ослепительно улыбнулась Надя и указала дорогу к туалету.

Кузнецов закрыл дверь на задвижку и выкурил три сигареты одну за другой. Он бы дернул и четвертую, но стало поташнивать, да и голова закружилась. Из туалета вышел совершенно другой Кузьмич. На этот раз он любил всех: и чавкающего соседа, и малолетних хулиганов, и даже авиакомпанию «Аэрофлот» с ее драконовскими мерами против курения.

— Настоящий мужик, — зашелестело по креслам, — это по-нашему.

— Не перевелись еще на Руси широкие натуры.

— А вот ты бы так не смог, чтобы два косаря за сигарету выложить. Слабак.

— Ты бы меня за два штукаря потом убила бы.

— Правильно. Убила бы. Этого мужика жена потом тоже убьет, а он все равно взял и покурил.

— Ты что, дура, что ли? Смотри, он один, без жены летит. Без тебя я бы, может, тоже психанул.

— Ага, так вот куда деваются наши деньги. Теперь я тебя одного никуда не отпущу.

— Я пошутил. Что я, дурак, что ли, такие деньжищи зазря отваливать. Потерпим до Сингапура, не графья.