«…Я очень виновен перед Вами… что вольно или невольно доставил Вам волнения, как раз тогда, когда Вы больше всего нуждаетесь в покое, заботе и внимании (после тяжелой операции. —
В результате, как это обычно бывает у нас, все произошло наихудшим образом. И книга Зимина к Съезду славистов не была ни обсуждена, ни опубликована (что, естественно, произвело самое худшее впечатление на участников съезда, тем более зарубежных), и сам Зимин не поехал на съезд.
1 августа он уезжает в Крым. Это, конечно, слабое утешение — вместо успешного, как казалось ему, выступления в Софии. В письме Малышеву он сообщает: «Решил отказаться от поездки в Софию сам. Этак будет лучше. Пришла бумага, что я могу ехать как турист. Зачем мне это нужно? Пускай едет Лева Дмитриев со своим шефом». — И добавляет в конце: «Книга будет издана! Уверен до конца!»
Пишет и Л. А. Дмитриеву: «Ты едешь, а я этой возможности лишен. Не стань рупором лжи!»
Окончательное совещание по поводу судьбы рукописи состоялось уже после Съезда славистов, 12 сентября 1963 года в Отделении истории АН СССР. Съезд славистов прошел, и теперь можно было особенно с Зиминым не церемониться.
Было принято решение: напечатать в количестве ста экземпляров и обсудить на закрытом заседании, куда пригласить тщательно отобранных людей. Зимин решил посоветоваться со своим однокашником по университету, И. И. Удальцовым, ставшим заместителем заведующего Идеологическим отделом ЦК КПСС. Удальцов посоветовал условия принять. Зимин раздал рукопись многим авторитетным ученым. Собрал 50 отзывов. Среди них были отзывы Ю. М. Лотмана, академика Л. В. Черепнина. Не все соглашались с выводами книги, но все рекомендовали книгу издать. К обсуждению были привлечены также известные писатели — Константин Симонов, Юрий Домбровский, Наум Коржавин.
Тем временем у Зимина окончательно сдают нервы (что, возможно, усугубляется и его болезнью) — и он пишет резкие письма, в том числе и верному своему другу и помощнику Я. С. Лурье. Тот отвечает, тоже в сердцах: «Сашенька! Вы псих… И всегда — эта ваша свинская обойма: „невмешательство“, „отмолчаться не удастся“, „между двух стульев“».
Михаил Борисович Храпченко, ставший академиком-секретарем Отделения литературы и языка АН СССР вместо умного, дипломатичного Виноградова, сразу начинает проводить политику значительно более грубую, пытается отстранить Лихачева, который своим авторитетом может помешать «решениям партии и правительства». «Зачем вам соваться?» — пишет ему он.
Лихачев, похоже, и сам устал от этой истории. Но стоит на прежней, принципиальной позиции: он, как и раньше, за широкую публикацию книги Зимина, но вовсе не намерен при этом лукавить и поддерживать его сомнительные тезисы. И когда от Е. М. Жукова из Института истории приходит приглашение принять участие (и как всегда — срочно!) в обсуждении книги Зимина, Лихачев отвечает несколько раздраженно: «Надо подготовиться! Я по-прежнему не видел рукописи Зимина. Я назвал фамилии двадцати трех специалистов по „Слову“… Приглашены ли они?»
Лихачев понимал, что поддержки ведущих специалистов Зимин не получит. Адрианова-Перетц писала Лихачеву: «…сегодня я пробовала ее читать (рукопись Зимина. —
Однако Лихачев по-прежнему твердо стоит за открытость науки, за возможность высказаться всем, за публикацию книги Зимина. Жуков пишет секретарю ЦК КПСС Л. Ф. Ильичеву: «По Лихачеву — не издать книгу сейчас — значит, вызвать кривотолки». Жуков предлагает издать книгу Зимина вместе со статьями главных авторитетов — Лихачева, Рыбакова, Тихомирова, что положило бы конец кривотолкам о зажиме в науке. Однако «мудрая политика партии» все время странным образом направлена на то, чтобы эти «кривотолки» не гасли, а разгорались. В результате — собрали на обсуждение довольно много народа, но еще до начала осуждения было сообщено решение ЦК: «Обсуждение состоится. Но книга напечатана не будет».
Ход того заседания подробно изложен в книге Л. В. Соколовой «К истории спора о подлинности „Слова о полку Игореве“ (Из переписки академика Д. С. Лихачева)». Приношу ей глубокую благодарность. Однако привести удастся лишь выдержки из нее.