Дмитрий Донской. Искупление

— "По благословению отца нашего Алексея, митрополита всея Руси, ты, князь Тверской, дай клятву за себя и за наследников своих признавать меня старейшим братом, никогда не искать великого княжения Володимерского, нашея отчины, и не принимать оного от ханов, также и от Новгорода Великого, а мы обещаемся не отнимать у тебя наследственной Тверской области. Не вступай в Кашин, отчину князя Василия Михайловича, отпусти захваченных бояр его и слуг, также и всех наших с их достоянием. Возврати колокола, книги, церковные оклады и сосуды, взятые в Торжке вместе с имением граждан, ныне свободных от данной тебе присяги, да будут свободны и те, кого ты закабалил грамотами. Но предаём забвению все действия нынешней тверской осады: ни тебе, ни мне не требовать возмездия за убытки, понесённые в сей месяц. Князья Ростовские и Ярославские со мною един человек: не обижай их, или мы за них вступимся. Откажись от союза с Ольгердом: когда Литва объявит войну князю Смоленскому или другим князьям, нашим братьям, мы обязаны защитить их, равно как и тебя. А еже до татар, поступай согласно с нами: решимся ли воевать, и ты враг их".

— Ладно написана сия договорная харатья, — проговорил после долгого молчания Дмитрий.

Он стоял над духовником и печатником своим, но смотрел сейчас за Волгу. Там, в просторах тверских, лежали поверженные, разорённые деревни и города, среди разорённой и вытоптанной земли, Ещё вчера Дмитрий строго наказал всем войсковым разъездам и сторожевым полкам не трогать тверской земли, не обижать людей, ибо земля эта может стать своей землёй, частью единой земли московской. Он всё ещё был сердит на Михаила, что этот неглупый и прямой князь поддался на уговоры сначала Некомата и Ваньки Вельяминова, а потом вновь польстился на дьявольский посул — на ханов ярлык.

— Драгоценный княже, Дмитрей да Иванович! — сладко промолвил Митяй, приняв такой обычай обращенья к князю.

Дмитрий оторвался от мыслей, но именно эти мысли и продолжил Митяй:

— Коломенский дьякон — забыл тебе сказать! — приходил до меня из Коломны и довёл весть таковую: видали Ваньку Вельяминова с Некоматом Сурожанином, а с има был ещё един муж престранен — кафтаном поп, а обычаем — тать.

— Кто таков?

— Истинно — неведомо, а будто бы окликали его, яко пса: Жмых!

— Жмых? — Дмитрий принахмурился в раздумье, покусал губу, тряхнул головой — вскинул тёмную скобку к брови. — Не ведаю такого!

* * *

В назначенный час растворились ворота в Твери и через Тмакский мост выехал всадник на крупном кауром жеребце. Он был один. Дальнозоркий Митька Монастырёв первый узнал в нём Михаила Тверского и закричал:

— Едет! Един, яко перст! — и поскакал к шатру Дмитрия.

Конь шёл лёгкой иноходью — это Дмитрий увидал сразу, как только выглянул из шатра.

"А почто он один?" — подумал сначала с удивлением, но тут же понял: не желает иметь рядом никого свидетелей из своего окружения, ни единого окольничего боярина, ни единого воеводы.

— Поотстранитеся и вы все, — велел он своим боярам и воеводам, сбежавшимся смотреть на унижение Михаила Тверского.

— А мне при тебе быть, Дмитрей да Иванович? — обиженно не то спросил, не то попросил Митяй.

— Ты будь при мне, станешь грамоту честь!

У Михаила Тверского никто не принял повод, но он вроде даже рад был тому. Вошёл в шатёр, грузно сунув сначала широколобую тяжёлую голову, и в единый миг оценил услугу великого князя Московского: в шатре было пусто. Он стал у входа и молча глядел в лицо молодого счастливого князя, которому, как верилось Михаилу, всё само текло в руки: власть, слава, богатство и сама жизнь, ведь он моложе на целых семнадцать лет...

— Премного о господе здравствуй! — сказал Дмитрий и, протянув к редкому гостю обе руки, повторил миролюбиво: — Здравствуй, Михайло Олександрович!

В лице Михаила Тверского что-то дрогнуло, и, не будь в шатре этого прелюбопытного попишки Митяя, он обронил бы горькую слезу, которая краше всех слов сказала бы, что он, великий князь Тверской, навеки расстаётся с мечтой о всерусском великом княжении, что не слышит он крики своих предков из гробов — тверских князей, погубленных по наветам князей Московских, что отныне усмиряет он свою гордость и не прольёт больше кровь христиан во имя власти и славы, а главное, что не растратил он чести своей и потому не нарушит данного слова...

Дмитрий верно понял всё это и не торопил гостя, лишь подвинул ему свой столец, крытый алым сукном.

10