Дмитрий Донской

– Ты, может быть, и самую избу приволок?

– Не. Избу оставил. А чего добро бросать? Князья мы, что ль?

– Ну, давай скорей!

Кирилл спешился и торопливо закрепил узел за седлом. Андрей снова появился, волоча поклажу.

– Как ты доволок-то?

– Я не сразу.

– Ну, давай, садись!

– Уже!

– Ты на коне-то крепко сидишь?

– Как на печке!

Объезжая улицы переулками, наткнулись на заставу. Протянув копье поперек пути, стражи окликнули:

– Кто идет?

– Кирилл Борода, зодчий великого князя.

– С богом!

Их охватила ночная прохлада, ветер потек душистый и легкий проезжали луга.

Кирилл оглянулся: позади, в Рязани, на высоком берегу горел костер.

Розовый пламень освещал каменную белую стену – терем.

– Каменщики костер жгут! – угадал Андрейша.

– И так не замерзли б! – ответил Кирилл. – Угомону им нет! Спали б, на заре им опять на работу.

И яростно хлестнул своего горячего коня.

Глава 32 ОРДА

Олег со свитой поехал в Орду.

Ночь застала их под стенами Сарая. Рязанский стан остановился в степи. Пахло мятной прохладой трав, конями. Позвякивали цепи на конях, оружием постукивала стража. Кричала ночная птица.

Из степной тьмы Олег смотрел на освещенный Сарай; шла одна из последних ночей уразы, Рамазана, месяца, когда по целым дням строго соблюдался пост – ни капли воды, ни крошки хлеба никто не брал в рот. Но теперь была ночь, и от звезды до звезды яростно утоляли утробу наголодавшиеся постники – те, которые имели еду и питье. И каждый двор, озаренный свечами, сиял в те ночи, и торговая площадь раскрывала съестной торг, засветив огни над соблазнительными грудами товаров. Город, весь в отсветах огней, костров, простирался вдаль под розовым заревом, как под княжеским одеялом. И оттуда пахло горелым маслом и мясом, оттуда гудели трубы, и дудки, и бубны. Временами долетали гулы толпы, ликовавшей и счастливой от зрелищ.

– Что они творят? – спросил Олег у Бернабы.

– Единоборствуют, обнажаясь до пояса. Либо по канату пляшут в небе. А может, шуты басни бают.

Бернаба уже побывал у Мамая, известил о приближении Олега, и Мамай с Бернабой выслал навстречу князю двух именитых мурз.

Мурзы завистливо смотрели на праздничный Сарай, но скрывали друг от друга досаду, что приходится в такую веселую ночь чинно стоять позади рязанского гостя. Они скрывали досаду на генуэзца, что он не сгинул в рязанских лесах, прибыл с князем, возвращен князем хану. Мурзы скрывали досаду, что хан одобрил Олега, сказал:

– Видно, князь не злобствует за Рязань. Моего слугу уберег, сам едет, дары везет. Встречайте Рязанского князя с честью.

Хитер Олег, что повез Мамаю Бернабу. Хитер Мамай, что встретил Олега с честью.

Утром Сарай раскрыл свои ворота перед Олегом. Улицы заполнил народ, глядя русских воинов. Но в воротах Олега не встречали, на улицах князя не привечали, никто великого князя Рязанского Олега Ивановича в Орде не почтил, кроме двух мурз, молча ехавших по городу впереди Олега.

На дворе, отведенном рязанцу, поставили стражу, и, как это понять, Олег решить не смог: для почести ли и охраны, для того ли, чтоб не смел со двора сходить. А когда сказал, что хочет сперва пойти в церковь отслужить молебен за благополучное завершение пути, долго переговаривались, спрашивались у Мамая, спрашивали и у православного епископа, должно ли идти князю в церковь.

В этот день в саду, где цвели деревья, хан снова слушал обретенного фряга. Бернаба говорил:

– Сила его не велика. Но гнев на Москву велик.

– Зависть – не гнев! – сказал Мамай.

– Завистью распален до гнева, до ярости.

– Годится? – спросил Мамай.

– Слаб. Одного его мало.

– А еще кто есть?

– Есть. Всякий Дмитриев враг – нам друг. – У Дмитрия есть и русские враги.

– Не остается. У него есть и не русские враги.

– А ну?

– Ольгерд из Литвы Дмитрию враг?

– Он умер.

– А сыновья есть.

– Вчера сказывали: двое Ольгердовых сыновей перешли к Дмитрию. На Ольгердовой дочери женат Дмитриев брат – Владимир Серпуховской. Ольгердов племянник Боброк на Дмитриевой сестре женат. Они все в родстве. Все из одного гнезда, а наше гнездо – другое.

– А Олег в наше гнездо пришел.

– Слаб. А то б он напомнил нам, как Бату-хан его родню резал.

– А у Ольгерда много сыновей. Кто стал под Дмитрия?

– Андрей, Дмитрий.

– Ягайлу забыл, хан. Ягайла этим братьям враг. А все литовское войско у Ягайлы.

– Двадцать тысяч воинов Олег наберет. Сорок тысяч Ягайла наберет. А остальных где взять? Наших ты под Рязанью сам видел.

– Воинов у тебя нет, но золото есть. Золото Орда в скольких боях копила? А золото можно перелить во все – в коней, в оружие, в воинов. – А ты, вижу, думал в Рязани об Орде?

– О тебе, хан. Орда – мне чужой край. Ты мне – родной отец.

Долговязый, тяжелоносый, круглоглазый генуэзец ласково просился в сыновья к хилому, маленькому, кривоногому татарину. И хан внял нежной сыновней просьбе – подарил Бернабе халат и перстень. А перстень был золотой, и золотым огнем сверкнули глаза генуэзца от этого первого золота, попавшего в его руки. Он поспешил на Рязанское подворье.

– Хан те шлет, государь, поклон. Сейчас постится. Пост пройдет будет с тобой говорить.