Дмитрий Донской

Рязанцы стояли на стенах, отвечая на стрелы стрелами, кидая вниз бранные слова и тяжелые валуны. Из княжеских подвалов приволокли вязанки копий и мечей. Оружие лежало грудами, и рязане, сбегаясь, хватали его и лезли на стены. Из посадов и слобод стекалась подмога. Бабы порывались выть, но теряли голос, когда видели, как с высоты стен кто-нибудь, пошатнувшись, валился навзничь да так и оставался лежать со стрелой в груди или в ребрах. Убитых бьющиеся сталкивали со стен, чтоб не лежали под ногами на узком верху у бойниц. Раненые выползали, и родня сбегалась к ним, силясь поднять.

Кирилл взбежал на стены и, протиснувшись мимо Олега, притаился за выступом башни.

Враг отсюда виден был весь. Передовые отряды уже лезли на стены, принимая удары, прикрываясь от стрел и от мечей разрисованными щитами, лезли к средней башне, у которой отбивался Олег. Их запасные части стояли наготове.

В алом халате, в пышной белой чалме Мамай ехал вдоль стен на тонконогой серебряной лошади. Несколько мурз трусцой следовали позади него.

"К стенам примеряется, гад", – подумал Кирилл.

– Дай-кось! – Он выхватил у кого-то лук, и первая Кириллова стрела свистнула возле Мамаева уха.

Серебряная лошадь присела, а Мамай, погрозив камчой, отъехал от стен подале.

Стрелы черной струей ударили по венцам возле Кириллова убежища.

– Спас бог!

И еще одна скользнула поверх плеча.

– Спас бог!

Он увидел, как загорелась угловая башня над Глебовскими вратами.

Подожгли, нехристи!

Башню кинулись отливать водой.

Но еще и еще посмоленные стрелы, объятые пламенем, вонзались в дубовый город. Не хватало рук заливать огонь. Большая огненная стрела переметнулась через стену и упала на крышу терема. Сухой тес мгновенно задымился.

Кирилл увидел, как насильно стащили раненого Олега и усадили в седло.

Ворота к Трубежу еще выпускали людей, там татар не было, и чернобородый рязанский воин повел в поводу княжеского коня прочь из боя.

Легкая молодая женщина подбежала к груде мечей и схватила один. Ей крикнули:

– Не тот, Овдоть! На полегче.

Какая-то длиннолицая старуха, стоя на коленях, целилась из лука и посылала вниз стрелу за стрелой; по ее синему сарафану медленно расплывалось черное пятно – кровь.

А набат гудел, и дым застилал небо и разъедал глаза. Все кричали – и татары и рязанцы. Выли и взвизгивали женщины.

"Может, тут свидимся, Анюта?"

Голова татарина, прикрытая щитом, показалась над выступом стены, и женщина, державшая короткий меч, ударила татарина наотмашь. Щит, вырвавшись из рук татарина, откатился к ногам Кирилла.

"А схожа с Анютой!" – подумал он.

Но ее звали Овдотьей, и вскоре стрела сбила Овдотью с ног. Глаза ее лишь на мгновение взглянули на Кирилла, и, отворотясь, она поползла к лестнице, чтобы спуститься вниз.

– Анюта! – крикнул Кирилл и, видно, высунулся из-за бревен. Стрела ударила его по скуле. Пока он вытаскивал ее, женщину застлал дым.

И мог ли он ее узнать здесь, когда истинное лицо любимой застлало время разлуки?

Он стряхнул набежавшую в бороду кровь, но женщины уже не было.

Татарские плечи поднялись невдалеке над бойницей. Кирилл обернулся к врагу, хотя мыслью еще обшаривал место, силясь понять, куда она отползла.

А руки отбивали удары, пока он не опомнился, а тогда сразу нашелся удар, освободивший Кирилла от супротивника…

Так бились и падали до полудня. Город пылал, чад застил свет, огонь кое-где полз уже по городским стенам. В посаде, как огромный ржаной сноп, стоял огонь над церковью Бориса и Глеба.

Еще лодки, тяжелые от беглецов, переплывали Трубеж, лугами убегали к лесам женщины и старики, а уж рухнула угловая башня, и татары вломились в пролом стены.

Еще рязанские копья вонзались в гущу врата и последние ковши кипящей смолы опрокидывались на ненавистную конницу, а уж татарские копыта, прорвавшись сквозь смолу и копья, мчались по телам рязанских защитников и кривые сабли сверкали над головами детей.

Стены горели, и стоять на них стало незачем.

Содрав с убитого кольчугу и шлем, Кирилл бился в облике воина. Лицо его было окровавлено. Когда стоять стало невозможно, он спустился со стен и начал пробираться узкими, темными от чада проходами.

Из-за углов набрасывались на него ордынцы, и он отбивался от них щитом и мечом. Он запомнил путь, где проехала княгиня Евфросинья, и бежал тем путем к реке.

Но лодок у берега не осталось.

Броситься вплавь? Но тяжелые латы потянут ко дну. Снимать их – не оставалось срока.

Кирилл побежал берегом по зарослям ивняка и кустарников. Вверху, на краю обрыва, высоко над головой, как в небе, он увидел серебряного коня и хана под белой чалмой: сопровождаемый мурзами Мамай с этой высокой стороны хотел въехать в горящий город.

Кирилл притаился, пока проехали, и снова пошел. И снова замер: на краю обрыва стоял тонконогий гнедой конь, привязанный к дереву. Всадника Кирилл увидел внизу у реки: он сидел в кустах, занятый своим делом.

Быстро Кирилл вскарабкался по осыпи, хватая стремительной рукой ветви, и кинулся вниз на всадника, сшиб его, запрокинул ему руки и связал их.

Пленник был нарядно одет, круглоглаз, высокобров и напуган так, что рот его остался открытым.