Дмитрий Донской

Взревели бесчисленные жерла ратных труб, и завыли походные варганы, и затрещали на высоких древках холстотканые стяги. И никогда Дмитрий не видел стольких полков воедино, и его охватил страх.

Закусив губу, он ехал, всматриваясь в лица ратников, в глаза воевод, стоявших впереди полков. И Дмитрий искал в них робости, сомненья, печали, хоть какого бы изъяна, чтоб тот изъян изничтожить и вместе с ним рассеять свой страх.

– Пеших мало! – пожаловался Дмитрий Боброку.

И Боброк пристально оглядел Дмитрия.

– Пешие, Дмитрий Иванович, для защиты городов надобны, а мы вперед идем.

– А хватит ли их? – кивнул он на бесчисленную рать.

– Может, счесть?

– Сочти!

Они ехали дальше. Поле тянулось, и рати стояли, не убывая, и стяги реяли над головами воинов, и перья колыхались на еловцах их шлемов. – У Мамая небось тож сбор идет, силу считают! – сказал Дмитрий.

– Его сила уж сосчитана. А прикажешь – перечтем еще свою силу.

– Перечти – верней будет. Завтра выйдем.

– Я то ж думаю.

– Перед путем пущай вдосталь выспятся. Да посытней накорми.

– О том не думай: давно у татар перенято – наперед поесть, а потом в битву лезть.

– Тобой небось перенято – ты, князь, зорок.

– А не зорче тебя, государь. Не сомневайся. Далеко глядим, все глядим. Ничего не упустим.

Дмитрий прислушался – вещий Боброк говорил громко, будто и впрямь вещал:

– Нету изъяну, вся страна – как меч прокаленный. С Батыевых времен на огне лежала, исподволь прокалена, пригнется, а не переломится. Чистая сталь.

Дмитрий стал успокаиваться.

– А Олег-то! Господи! Не я начал, а он – окаянный! Новый Святополк!

– Хорошо говоришь, государь. Того не забудем, что он с ханом.

– Нет, не забудем!

Дмитрий смелел. Тверже смотрел вперед, едучи с Боброком впереди многих князей и воевод.

Тут, на раскрытом поле, как перед битвой, Дмитрий разделил полки промеж своих воевод.

– А ты, князь, расставил их и впрямь будто к битве! – сказал он Боброку.

– Примеряюсь, государь! Рассуди, кому над каким полком быть.

Распределив полки, Дмитрий снова проехал, глянул – надежно ль будет.

И советовался с Боброком, не переставить ли кого куда.

А к Коломне подъезжали новые послы Мамая.

Они озирались на лесные дебри, на узкую струю дороги. Вот тут вскоре они пойдут позади Мамаева стремени – не отдавать дары Дмитрию, а брать все то, что недодано Москвой Орде, все дани-невыплаты, все золото, всю силу.

Мамай слал их всмотреться в Дмитриево лицо, оглядеть стены Московского Кремля, высмотреть, много ль войск на Москве, угадать, каково будет Дмитриево сопротивленье.

Мамай знал свою силу, превышающую силы Батыя, верил, что Дмитрий уступит: он расчетлив, догадлив, робок, он поймет, что противиться незачем, уступит.

На одном переходе от Коломны послов обогнали русские воины.

Мурза Таш-бек, ехавший во главе посольства, спросил:

– Дмитрий-то, ваш князь, в Москве, что ль? Либо уж на Двину сбежал?

Родивон Ржевский ответил устало:

– Государя в Москве нет.

– Где ж он?

– Отсель часов десять вашей езды. В Коломне.

– Уж не в Орду ль едет?

– А может, и в Орду.

– А все ж?

– В Коломне стоит. С войском. Вашего Мамайку встречает.

– С войском?

– Не с голыми ж руками!

И поехали дальше.

Таш-бек остановил своих.

Он смотрел на светлые бороды иных из своих спутников, на круглые голубые глаза. Меняются люди в Орде. От русских полонянок рожденные, не потомки ль они тем вон пахарям, что разделали эту поляну, посадили те вон яблони, ныне одичалые, грелись у тех вон печей, от которых остались груды глины?

И Таш-бек не твердо и не надменно, как следовало послу, спросил у своего посольства:

– Что ж делать?

– Ехать и требовать, как велел хан, – сказал ехавший в посольстве старый Джумай-бек.

Но советовал он это не от твердости, а от робости, робел возвратиться к хану, робел показать ему свою робость перед Москвой.

Таш-бек пощадил его:

– Ты поедешь обратно, Джумай-бек. Скажешь великому хану все, что слышано нами, а мы поедем дальше. Свезем Дмитрию хановы подарки яркендские сабли и шлемы, и отдадим ему тоурменских коней под шемаханскими седлами, и припугнем его.

И Джумай-бек с малой охраной резво поспешил назад, а Таш-бек с дарами поехал в Коломну.

Еще день не начал погасать, а Боброк уже пришел в комнату Дмитрия:

– Сосчитано, государь!

– Сколько ж насчитали?

– Более полутораста тысячей тут, в Коломне. Но сейчас прибыло четыре тысячи козельчан. Давние татарские нелюби! И, слышно, из Рязани идут. И еще из многих городов подходят. Тех не чли. А еще не чли Московских пеших полков, что с окольничим Тимофеем Васильевичем Вельяминовым подойдут.

– А не мало выходит? – прищурился Дмитрий.

– Не мало.

Тогда известили, что прибыли послы от Мамая.

– Проведите, да чтоб не больно глядели. Да встреч и почестей не проявлять. Да и вражды тоже! – строго наказал Боброк и послал отроков призвать князей.

Послы стояли во дворе, со всех сторон огороженном высоким тыном, и ждали. И вслушивались, велика ли сила за Дмитрием. И сами себе не верили.

– Кажется, велика!

Наконец их позвали.