Дмитрий Донской

До наших дней сохранилось несколько десятков летописей, отразивших события второй половины XIV столетия. Они изданы в научной серии «Полное собрание русских летописей» (ПСРЛ). В основном они повторяют одни и те же известия, но с некоторыми различиями. Создавая свой труд, летописец пользовался трудами предшественников. Выяснить связь между сохранившимися летописями, угадать отражение в них уже исчезнувших летописей — сложнейшая задача для исследования. Здесь идет непрерывная дискуссия специалистов, столкновение гипотез и реконструкций. Не углубляясь в эти споры ученых, отметим лишь самое необходимое.

Основным путеводителем по эпохе Дмитрия Донского служат два близких по содержанию источника — Рогожский летописец и Симеоновская летопись. Родство этих трудов средневековых русских книжников обусловлено тем, что в их основе нежит общий источник — не сохранившийся в оригинале Свод начала XV века. (Историки называют его по-разному: Свод 1408 года, Свод 1409 года, Свод митрополита Киприана и т. д.) Считается, что его оригинал — или близкая по времени копия — был в руках у Карамзина, который называл его Троицкой летописью. Эта пергаменная рукопись сгорела в пожаре Москвы в 1812 году. Но, к счастью, Карамзин сделал из нее много выписок, помещенных в примечаниях к его «Истории государства Российского». На основании этих выписок и параллельных текстов других летописей историк М. Д. Приселков создал реконструкцию текста сгоревшей Троицкой летописи.

Рогожский летописец возник в 40-е годы XV столетия. Симеоновская летопись, написанная в 1540-е годы в одном из подмосковных монастырей, несмотря на сравнительно молодой возраст самой рукописи, своими корнями глубоко уходит в книжность ранней Москвы.

Много уникальных подробностей, смешанных с обильной риторикой, сохранила Никоновская летопись (1520-е годы).

Новгородский взгляд на события содержит целое гнездо новгородских летописей во главе с Новгородской Первой летописью старшего и младшего изводов. Уцелели и несколько псковских летописей. Что касается других крупных городов и монастырей, то их летописная традиция сохранилась фрагментарно, в составе общерусских летописных сводов.

К летописям прибавим актовый материал: духовные и договорные грамоты Дмитрия Донского, немногочисленные акты его времени. Политика московского князя по отношению к церкви представлена в актах митрополичьей кафедры и Константинопольского патриархата.

Литературные произведения второй половины XIV–XV столетий, так или иначе связанные с Дмитрием Донским, — это прежде всего памятники Куликовского цикла — летописная повесть о Куликовской битве, «Задонщина» и «Сказание о Мамаевом побоище», а также «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русского».

Помимо письменных источников, для изучения той далекой эпохи необходимо использовать и вещественные: археологические материалы, произведения художественного ремесла и др.

«Вживание» в историю требует посещения тех мест, где ступала нога великого человека, где происходили важные события.

Личность главного героя

Куликовская битва — безусловно, великое событие отечественной истории и вершина славы князя Дмитрия Ивановича. Но в потоке его жизни это лишь один эпизод, один день одного года из отпущенных ему 38 лет 7 месяцев и 7 дней. В этой книге нам хотелось бы — насколько позволяют источники — показать читателю князя Дмитрия Ивановича во всей полноте его жизни и во всей противоречивости его характера.

Князь Дмитрий не был «героем одного дня». С юных лет и до последнего вздоха он служил делу, которое завещали ему отец и дед, — делу, которое один писатель той эпохи метко назвал «собиранием Руси».

Дмитрий получил в наследство от отца Московское княжество, а 30 лет спустя оставил сыну еще сырое и рыхлое, но уже узнаваемое Московское государство. Он в несколько раз расширил территорию своих владений и усовершенствовал систему управления ими. Он первым из русских князей «татарского периода» начал чеканить собственную монету. Он почувствовал себя русским царем — самостоятельным правителем независимого и сильного государства.

Воспитанный заядлым книжником митрополитом Алексеем, он не только знал назубок Священное Писание, но и чувствовал себя Божьим избранником, «русским царем Давидом». Его тяжелая судьба — ужасы «черной смерти», раннее сиротство, одиночество в семье, множество врагов и завистников, предательство друзей — указывала на особое призвание. Библия говорила Дмитрию: таких, как он, Бог создает для какой-то особой миссии.

Это ощущение избранности, «крыльев за спиной», порой порождало у Дмитрия излишнюю самоуверенность. Он брался за такие задачи, решить которые не имел достаточно сил, — освобождение от власти Орды, автокефалия Русской церкви, объединение всех княжеств Северо-Восточной Руси, династическая уния с Литвой. За эту княжескую самоуверенность Руси приходилось платить дорогую цену. В итоге в «послужном списке» князя на каждую «благодарность» приходится по «выговору»…

Цитаты