Для англоманов: Мюриэл Спарк, и не только

Он чувствует, что, попытавшись сказать ей: «На тебя давит жара, твое воображение…» — он, скорее всего, ничего из себя не выдавил. Чувствует, что, возможно, ошибается и пока еще не уверен в том, не происходит ли возвращение к старому. Такое уже бывало, думает он, здесь, в этой комнате, я стоял, а она сидела, сколько же раз так было?

— Как называется обувной магазин? — спрашивает он.

— «Мелинда», на Мэдисон-авеню, где-то в районе Пятьдесят пятой или Пятьдесят шестой, а может, и Пятьдесят седьмой улицы.

— Северные пятидесятые и Мэдисон, — говорит он. — Все равно номер не может быть меньше, чем девяносто восемь.

— Он имеет в виду температуру — девяносто восемь градусов, — сообщает она Ист-Ривер. Потом, все так же глядя в окно, говорит: — Поль, налей мне. Водки со льдом, пожалуйста.

Что-то она там высматривает. Солнце зашло. Да, опять высматривает. «Это не там, — говорит Поль про себя. И опять: — Там ничего нет».

— Уличная жара плохо на тебя действует, — говорит она, все так же глядя на темно-синюю воду, в которой подрагивает — красное на черном — реклама пепси-колы на том берегу. — Плохо действует, Поль, — говорит она безмятежно. — Ты как вошел, так и стоишь как приклеенный. — Она чуть поворачивает голову вправо и теперь смотрит на здание Объединенных Наций в заплатках освещенных окон. — Ты как вошел, Поль, так и стоишь, наблюдая за мной. От жары ты становишься подозрительным. Сегодня самый жаркий день за последние двенадцать лет. Завтра будет еще хуже. Люди на улицах сходят с ума. Народ возвращается домой со службы, мужчины возвращаются домой, беспорядок в сердцах и мозгах, не говоря уже об уличных беспорядках.

Он хочет пойти налить им выпить, его сверлит мысль «Такое уже бывало», но он не двинется, чтоб она не подумала, будто спровоцировала его своими насмешками. Он спрашивает:

— Зачем тебя понесло покупать туфли по такой жаре?

— У меня отекли ноги, мне нужен размер побольше.

Хитрые ответы сумасшедшей… Теперь он поворачивается и идет на кухню за льдом. Обернется она к нему или нет, когда он вернется?

Он толчет лед на кухне, тянет время. Наконец возвращается, от напряжения у него саднит лицо и глаза.

Нью-Йорк, родной дом вивисекторов разума и тех, кто подвергся вивисекции и теперь дожидается переборки, а также тех, кто еще не подвергался вмешательству и время от времени задается вопросом о собственной нормальности; а также дом тех, чей разум умер весь в рубцах исцеления. Нью-Йорк вздымается за стенами кабинета психоаналитика, приводя в движение образы, накручивая звуки в ушах.

Из своего кресла он смотрит на нее, сидящую в другом кресле (в кушетку психоаналитика он не верит, отказ от кушетки — его первое отличие от коллег), и спрашивает:

— А потом?

— Я прибыла в Карфаген.

— В Карфаген?

— Я бы могла написать книгу, — говорит она.

— Что вы разумеете под Карфагеном? — спрашивает он. — Вы говорите — вы прибыли. Прибыли — говорите. Вы хотите сказать, что Карфаген — это здесь?

— Здесь?

— Ну, вроде того.

— Нет, это всего лишь фигура речи. — Она улыбается про себя, будто хочет его позлить. Он сбит с толку, он смутно помнит, что Карфаген — это древний город из древних времен, но не может с ходу собрать воедино множество разрозненных сведений, какие, вероятно, слышал о Карфагене.

Не дождавшись его ответа, она: — По-моему, Гарвен, со мной все в порядке. — Его зовут Гарвен. Он утверждает: «С моими пациентами я сразу перехожу на имена». Это вторая в списке его отличительных особенностей.

— Гарвен, со мной все в порядке, — повторяет она, пока он все еще бредет к Карфагену.

— Да уж, надеюсь. Но нам еще предстоит покрыть большое расстояние, Эльза, вы понимаете?

Она, будто желая его позлить: — Почему вы говорите «покрыть»? Странно, что вы используете это слово. Я-то считала, что психиатрия призвана раскрывать вещи. А вы говорите «покрыть». Вы сказали: «Нам еще предстоит покрыть большое расстояние».

— Знаю, знаю. — Он выставляет перед собой руки ладонями наружу, чтобы заставить ее замолчать. Затем объясняет значение глагола «покрывать» в общепринятом смысле; объясняет жестко, вдумчиво и тщательно.

— Я вас не раздражаю? — спрашивает она.

— Меня? Нисколько.

— Я прибыла в Карфаген; кругом меня котлом кипела позорная любовь[4], — говорит она.

— Эльза, — говорит он, — не волнуйтесь. Расслабьтесь, вам нужно расслабиться.

По возвращении домой она говорит: — Сегодня мне удалось еще раз вывести Гарвена из себя. — Она устраивается в самом удобном кресле спиной к окну и улыбается отражению неба в стекле картины, будто поздравляя его. — Я вывела его из себя. Он сказал, что хочет установить со мной доверительные личные отношения.

— Ты не можешь придумать лучшего применения своим деньгам, чем оплачивать ими время своего психиатра? — спрашивает Поль.

— Лучшее трудно придумать. — Затем добавляет «тра-ля-ля» на мотив до-ре-ми.

— Не хотел бы я оказаться в его шкуре, — говорит Поль. — Мне бы не понравилось анализировать женщину.