«Dixi et animam levavi». В.А. Игнатьев и его воспоминания. Часть X

У него были кумиры из певцов и избранные произведения духовной музыки, которые он терпеливо заносил в свою нотную тетрадь in folio (в лист), переплетённую и оклеенную чёрным коленкором. Я ещё не слыхал семинарского хора, но уже кое-что знал из его репертуара, а главное из строения этого хора, а именно то, что партии дисканта и альта в этом хоре составлялись из учеников духовного училища, а партии тенора и баса – из семинаристов. Этим именно хор семинарии отличался от хора Камышловского духовного училища, в котором моим амплуа была партия тенора, не соответствующая голосу этого тембра. Ясно, что эта особенность семинарского хора подкупала моё внимание к нему и, сказать прямо, увлечение им, хотя я не принимал участия в нём по мотиву, о котором будет сказано несколько ниже. Вторым отличием семинарского хора от хора духовного училища в Камышлове было то, что регентами были выдвиженцы из хористов семинарии, восторженные энтузиасты и музыкально одаренные люди. В Перми было много церковных хоров, из которых «заглавным» был по достоинству архирейский. Были хорошие хоры в различных церквях, более богатые по составу, но семинарский хор имел одно преимущество перед другими, а именно – его певцы отличались свежестью голосов, молодых, чистых по звучанию, а особенно хор отличался молодым задором, увлеченностью певцов его искусством пения. Эту особенность его нельзя было не заметить. Один любитель пения так говорил по этому поводу: «Закройте мне глаза и дайте прослушать десять хоров и я безошибочно выделю из них семинарский хор. Этот хор любили слушать оперные артисты и тонкие знатоки светского пения. Его нельзя было не любить, и я его любил, но сам не принимал участия в хоре из-за боязни принести вред своему голосу, а мечтал я в это время стать настоящим певцом, т. е. певцом не типа хориста, а типа певца солиста. Как у меня зародилась эта «идея» в моём сознании – я теперь не помню. Помню только, что когда летом 1899 г. к моему брату приезжали товарищи по семинарии – цвет талантов и голосов. Я восхищён был особенно голосом одного, который пел в архиерейском хоре, и, возможно, в этот именно момент в моё сознание и вклинилась мысль: хочу быть певцом. Что касается голоса – есть ли он у меня или нет, я имел возможность убедиться в хоре духовного училища, где временами мне поручалось исполнение solo. Вопрос передо мной стоял так: как переломится мой голос, так возьмусь за его обработку.

Итак, я был увлечён семинарским хором, так сказать, платонически, и это было единственно то, что примиряло меня, а думаю и других моих товарищей с тем, что вынуждены были иногда по 1,5-2 часа стоять в рядах в церкви шпалерами, стоять статуями под неослабным оком инспектора семинарии. С хор неслись чудесные звуки хора, благодаря чему богослужение превращалось в концерт. Не будучи участником хора de facto, душевно я как-бы участвовал в нём. Я в музыкальных номерах узнавал иногда своих прежних знакомых по духовному училищу. Вслушивался в те номера, о которых мне раньше говорил брат и напевал отрывки из них, но чаще всего слушал нечто новое и из репертуара и по части исполнения. В годы моего учения в семинарии хору посчастливилось иметь регентом бессменно в течение четырёх лет одного лица – Попова Михаила Васильевича, человека одарённого и ставшего потом регентом-профессионалом, а до этого частая смена регентов только лихорадила хор. Попов обновил репертуар хора произведениями Архангельского, композитора и регента Казанского собора в Петербурге. Архангельский в своих композициях обнаружил и то, что он в равной степени владеет искусством как лирической тональности, так и драматической, особенно в своих концертах. Композитор ввёл новую манеру концертов с началом solo.18

Нужно сказать, что увлечение исполнением с solo было характерным для того времени в духовной музыке, причём не в качестве только композиционного компонента произведения, а в качестве основного элемента: мотив solo под аккомпанемент хора. В таком виде, например, было построено «Ныне отпущаеши», комп[озитова] Степанова. Такое исполнение было эффектным, но в сильной степени смахивало на стиль светского произведения. В хоре появились солисты особого типа с пошибом на театральное исполнение.

В семинарском хоре в этом типе исполнения прославился ученик Свечников Александр, обладатель лирического тенора. Его приглашали на «гастроли» в этом направлении даже в другие хоры.

К знакомым мне композиторам прибавились новые имена: Архангельский, Беневский, Соколов, Степанов, но лидером среди них в смысле того, чьи произведения чаще исполнялись, был Архангельский, и это придавало хору вид единого стиля исполнения произведений духовной музыки.