Дивные пещеры

Быстро темнело, как всегда бывает поздним летом. В вагонах зажгли свет, и продолговатые квадраты позолотили еще зеленую листву земляники у насыпи. И сразу изменился запах в лесу, словно свет был сигналом к наступлению ночи. Потянуло сырым туманом, забродившими на земле листьями, холодом, очевидно, недалекой реки, на дне которой к ночи оживились родники; остро запахли пропитанные противогнилостной жидкостью шпалы; откуда-то донесся слабый дымок костра…

Сладкая, тревожная боль пронзила Костино сердце. Он глубоко вздохнул и вслух горячо и страстно сказал:

– Господи, скорее бы кончалось это наваждение и начиналась нормальная жизнь: с работой, которая нравится, любовью, этими запахами…

Протяжно, нежно запел электровоз. Состав дернулся. Костя побежал к своему вагону.

– Грибы собирал? – кто-то протянул ему руку. В вагоне было тепло, светло, весело.

– Эй, парень, давай с нами в домино!

– Спасибо, мне скоро выходить.

– Все выходим. До Петровска уже остановок не будет.

Компания была настроена к нему очень доброжелательно. «Знали бы они, что я еду сдаваться в милицию», – подумал Костя и сразу сник, сел к окну, забился в угол.

У железнодорожного моста перед Петровском, где поезд, делая большой поворот, чтобы обогнуть меловую скалу, сбавил ход, Минаков спрыгнул: он не хотел появляться на перроне. Там всегда дежурила милиция и могли оказаться знакомые.

Поля и луга вокруг были совсем уже темными, только светлели на западе полоска неба, изгиб реки да медовая скала с черным глазом наверху – вход в Дивные пещеры.

Костя шел вдоль насыпи по утоптанной дорожке. Ночь еще не успела войти в свои права и набросить на мир накидку молчания. Еще трещали в траве кузнечики, шуршали какие-то зверьки, пронзительно кричала чем-то встревоженная, наверно шагами Кости, птица.

Дорожка то пробивалась через заросли густой травы, то ныряла в овражек, где хлюпала родниковая вода, то взбегала на склон горы, шла через белые плешины, укутанная толстым слоем белой меловой пыли. Уже падала ранняя вечерняя роса, сразу острее запахли травы, железо рельсов, и шпалы, и меловая гора, и близкая река, и высокое августовское небо…

Костя перешел мост. Шаги его грохотом разнеслись над засыпающей поймой, и младшему бухгалтеру на миг показалось, что этот мост тянется через всю землю, что земля эта давно опустела и только он один идет по этому бесконечному мосту, вознесшись над полями, над рекой, пугая своими железными шагами кузнечиков и птиц. А остальные люди давно умерли, погасли огни городов и поселков… Чувство было такое отчетливое, реальное, что Минаков ускорил шаги, чтобы побыстрее перейти мост.

Дальше тропинка шла через свекловичное поле к щетке черневшей вдали посадки, но в посадке кто-то светил фонариком, оттуда доносились голоса – наверно, ужинали рыбаки, – и Костя обогнул это место, держа путь прямо по свекле.

Младший бухгалтер пересек посадку выше того места, где сидели рыбаки, и долго шел по стерне к сияющему огнями городу, пока не наткнулся на тропинку, проложенную, очевидно, еще с весны, так как она была хорошо утоптана и поросла по краям густым подорожником.

Уже подходя к городу, Костя увидел, что навстречу ему едет велосипедист. Велосипедист ехал без света, поэтому вынырнул совсем неожиданно из тьмы, как летучая мышь; Костя едва успел отбежать в сторону и спрятаться – ему не нужны были сейчас никакие встречи. Велосипедист промчался мимо, уверенно ориентируясь в темноте, легко вращая педали.

Минаков пошел дальше. Окраины Петровска были погружены во тьму, только полосы света из окон освещали улицу, пробиваясь сквозь густые палисадники. Костя осторожно шел вдоль домов, стараясь побыстрее пересекать освещенные участки, – он напоминал сейчас сам себе преступника из фильма, который посмотрел в Суходольске.

Пахло жареной картошкой, георгинами, теплым хлевом, в котором только что подоили корову. Некоторые окна мерцали синим пламенем – там уже с вечера засели за телевизор.

– Олежка, ты? – окликнул из одного палисадника приглушенный женский голос. В голосе были страсть и нетерпение.

«Кого-то ждут», – с завистью подумал Костя.

Жутко полыхая зеленым светом глаз, перебежала дорогу кошка.

С шумом лилась вода из колонки – кто-то забыл ее выключить. Проехал грузовик, сотрясая всю улицу вместе с домами, палисадниками. Минаков прижался к забору, дожидаясь, пока исчезнет яркий свет фар. Где-то гремел проигрыватель, посылая в ночь дикие звуки джаза.

Мычала корова. Кудахтали обеспокоенные чем-то куры. В луже под фонарем плавала забытая хозяйкой утка.

В пригородах Петровска смешались город и деревня. По мере того как Минаков продвигался к центру, город брал верх. Пошел асфальт, улицы раздвинулись, появились пятиэтажные дома, помчались автомобили. Запахи тоже стали другими: запахло сгоревшим бензином, пыльным асфальтом, сухими, неполитыми клумбами, гнилью из овощных магазинов, одеколоном из парикмахерских.