Дивен Стринг. Атомные ангелы

— Сиди, сиди, — статуя сделала повелительный жест. — Отдыхай. Скоро тебе понадобится вся твоя сила, воин Света.

— Что? — Рой сжал голову руками, не в силах справиться с чувствами. — Чего от меня все хотят? Я просто коп, и я, чёрт возьми, не понимаю, что происходит! Кто-нибудь может это мне объяснить?

— Посмотри на меня, — сказала женщина, мягко, но властно.

Рой недовольно поднял взгляд — и застыл на месте.

Два глаза уперлись в лицо молодому полицейскому. Левый — пустой и черный, как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец абсолютной ответственности, и правый, с золотою искрой на дне, проницающий любого до дна души светом безграничного доверия.

— Как мне называть вас, мэм? — выдавил из себя потрясённый Бэксайд.

— У меня много имён, воин Света, — суровое лицо внезапно озарилось каким-то внутренним сиянием. — Сейчас я явилась к тебе в облике Одноногой Чернокожей Лесбиянки, Внематочно ВИЧ-Инфицированной Глухонемоальтернативномыслящим Геем-И-Евреем.

— Как вам угодно, мэм, — только и смог выдавить Рой, потрясённый таким сочетанием всевозможных совершенств.

— Знай же: я есмь Начало и Конец, Первая и Последняя, — произнесла Одноногая Лесбиянка торжественно и строго. — Я пребываю там, где растут биржевые индексы и где рейтинги взмывают ввысь, подобно птицам. Где открываются секс-шопы и снимаются бесконечные сериалы — там я благовествую. Я — там, где маньяку делают исцеляющую лоботомию, спасая его изнурённую мышлением душу. Где двое или трое педерастов соберутся во славу Мою, там и я среди них. Я — анус анусов и клитор клиторов. Я — истинная фукуяма истории, победа Бабла над Злом, Терпимости над Справедливостью и Доброты над Истиной. Я несу толерантность и обороняю от холокоста. Я — душа того мира, который ты поклялся защищать, Рой, когда стал полицейским. Этому миру грозит гибель, и я велю тебе спасти его.

Рой упал на колени. В сердце его как будто отворилась золотая дверь, доселе затянутая паутиной, и он увидел какое-то огромное светлое облако, сферу бесконечного сияния. Его простая, бесхитростная душа содрогнулась от любви и преданности.

— Теперь узнай, кто мой враг, — голос Одноногой исполнился отвращения. — Это дух исторического творчества. Он воплощается в человеческом облике от начала времён, и у него много имён. Каин, Тутанхамон, Агамемнон, Александр, Наполеон и Ленин — всё это он. Я не раз сокрушала его, но он возвращается. Последнее его воплощение было самым страшным. И на сей раз он избежал гибели. Его мозг жив и приобрёл мощь, доселе невиданную. Ты должен повергнуть его в небытие.

Она протянула руку. В ней сверкало маленькое круглое зеркало.

— Вот, — сказала она. — Когда ты встретишься с ним, ты поймёшь, что нужно делать, Рой. А теперь забудь о тех тайнах, которые узнал. Ты вспомнишь их потом… когда будет нужно. Во второй книге. Теперь же — иди и делай, что должен.

— Куда идти? — не понял Рой.

— Просто иди. Ты придёшь туда, куда нужно.

— Подождите, мэм! — взмолился Рой. — Вы… вы не поможете мне найти Люси Уисли?!

Одноногая Чернокожая Лесбиянка, Внематочно ВИЧ-Инфицированная Глухонемоальтернативномыслящим Геем-И-Евреем чуть приподняла подбородок, как бы указывая путь. Тень улыбки пробежала по её величественному лицу.

— Ты идёшь к ней, — сказала она. — Но её там уже не будет.

ГЛАВА 39

Владимирильич Лермонтов не любил терять время даром. Если у него не было какого-нибудь серьёзного занятия, он всегда его находил: растлевал молодёжь, изучал труды по теории хаоса или занимался физкультурой.

Увы, в данный момент вокруг никого не было, а труды по теории хаоса он обычно и вовсе не выносил из дома. Зато из стены торчали два металлических крюка, очень удобных для упражнений.

На этот раз Лермонтов твёрдо решил побить все свои рекорды и подтянуться сто раз. Он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы явить миру мощь стальных мышц воина Хаоса. После такого подвига взрыв бомбы становился всего лишь формальностью, хотя и совершенно необходимой.

Первые пятьдесят подтягиваний прошли как обычно, но потом Владимирильич начал уставать. Более того, ему стало казаться, что он слышит какой-то голос — причём не где-нибудь, а в голове.

Как типичный безумец, Лермонтов дорожил своим умом. Поэтому он встревожился — но вовремя вспомнил, что находится в музее современного искусства, где неподготовленному человеку немудрено и свихнуться, так что лёгкая галлюцинация свидетельствует скорее о психическом здоровье.

К сожалению, галлюцинация была неинтересной. Голос бубнил что-то по-немецки, время от времени вставляя "fucking shit" или ещё что покрепче. Владимирильичу это надоело.

— Do sviazy, vperred, comrade, — поприветствовал он галлюцинацию, подтягиваясь шестидесятый раз.

— Это что ещё за Arsch mit Ohren? — невежливо отозвалась галлюцинация. — Что ты такое?

— Я воин Хаоса, — представился Лермонтов, тужась.

— А почему у тебя чёрная рожа и белые руки? — продолжал голос.

— Краска слезает, — процедил сквозь зубы Владимирильич: очередное подтягивание далось ему с трудом.