Дюна

В горле у Хайвата пересохло. Ее слова прозвучали настолько непререкаемо, таким властным, повелительным тоном, что он оказался совершенно не способен сопротивляться. Его тело подчинилось ей еще до того, как он сообразил, что происходит, Он не смог противостоять ей — ни своим гневным порывом, ни своей логикой… ничем. То, что она сделала, лучше любых доказательств говорило о ее невероятных способностях управлять человеческой психикой, о ее глубоких, непостижимо глубоких знаниях.

— Я тебе уже говорила, Суфир, что нам было бы полезно научиться понимать друг друга. Я имела в виду, что это для тебя полезно. Мне и так все про тебя понятно. Я щажу тебя по единственной причине — из-за твоей преданности герцогу.

Хайват, не сводя с нее глаз, облизнул пересохшие губы.

— Если бы я хотела жить с марионеткой, то мне ничего бы не. стоило женить на себе герцога. Он даже думал бы, что делает это по собственной воле.

Ментат опустил голову, продолжая смотреть на нее сквозь редкие белесые ресницы. Только огромным напряжением воли он удерживался от того, чтобы вызвать охрану. Напряжением и… он очень сомневался, что ему это удастся. При воспоминании о том, как резко она взяла его в оборот, у него начинала зудеть кожа. Ей ничего не мешало воспользоваться мгновением замешательства, выхватить кинжал и убить его на месте!

Неужели в каждом человеке есть такая мертвая точка? Неужели любому из нас она может приказать все, что хочет, не боясь встретить сопротивление? Эта мысль поразила его. Кто в состоянии остановить существо, наделенное такой силой?

— Тебя ударила рука в бен-джессеритской перчатке. Немногие оставались в живых после такого удара. То, что я сделала, для нас совсем не сложно. Ты еще не знаешь всех моих возможностей. Подумай об этом…

— Почему же вы не расправитесь с врагами герцога? — спросил Хайват.

— С кем ты мне предлагаешь расправиться? Ты хочешь, чтобы наш герцог стал тряпкой, чтобы он во всем полагался на меня?

— Да, но такие возможности…

— Мои возможности — это палка о двух концах, Суфир. Ты думаешь: «Как легко могла бы она, даже безоружная, поражать врага в самое сердце!» Правильно, Суфир. Тебя я тоже могла бы поразить в самое сердце. Но чего бы я этим добилась? Если бы все бен-джессеритки делали это, как относились бы люди к Бен-Джессериту? Нам ни к чему это, Суфир. Мы не хотим губить сами себя. Мы на самом деле существуем только для того, чтобы служить.

— Мне нечего вам ответить, — выговорил он. — Вы понимаете, что я ничего не могу вам ответить.

— Ты никому не расскажешь о том, что здесь произошло. Я знаю, ты этого не сделаешь.

— Миледи… — в горле у старика снова пересохло.

Но в голову ему пришла и такая мысль: Несомненно, она очень сильна. Но тем более грозным оружием она может стать в руках Харконненов.

— Герцога могут погубить не только враги, но и друзья, — продолжала Джессика. — Мне хочется верить, что ты наконец разберешься со своим подозрением и выкинешь его из головы.

— Если оно окажется безосновательным, — ответил он.

— Если, — усмехнулась она. — Если.

— А ты упрям, Суфир.

— Осторожен, — поправил Хайват. — Но я допускаю и вероятность ошибки.

— Тогда я задам тебе еще один вопрос: вот ты со связанными руками, беспомощный, стоишь перед человеком, который приставил к твоему горлу нож. Но этот человек не убивает тебя. Он разрезает твои путы, отпускает тебя на свободу да еще отдает тебе нож, чтобы ты действовал по своему усмотрению. О чем это говорит, Суфир? — она поднялась с кресла и повернулась к нему спиной. — Теперь ты можешь идти.

Старый ментат неловко поднялся. Его рука продолжала нашаривать смертоносное оружие. Ему вдруг вспомнились черный бык с кольцом в ноздрях и старый герцог, который, несмотря на прочие свои недостатки, был отчаянным храбрецом. То была одна из давних коррид. Огромное чудовище стояло с опущенной головой, испуганное, сбитое с толку. Старый герцог повернулся спиной к острым рогам и элегантно перекинул через руку плащ, не обращая внимания на грохочущий овациями амфитеатр.

Я — бык, а она — матадор, подумал ментат. Он вынул руку из внутреннего кармана и посмотрел на блестевшие на ладони капельки пота.

Хайват знал, что, как бы дело ни обернулось, он никогда не забудет этого момента и всегда будет восхищаться своей госпожой.

Он бесшумно повернулся и вышел из комнаты.

Джессика отвела взгляд от отражения в темном окне и, посмотрев на закрытую дверь, прошептала:

— Теперь наконец последуют разумные действия.

~ ~ ~