Дюна

— … ты видишь все, что находится вне тебя, — невозмутимо продолжала Джессика, — и обрабатываешь с помощью своих логических способностей. Но никто, ни один человек не рассуждает логически, когда речь идет о глубоко личных вопросах. Все мы в них беспомощно барахтаемся и не можем разобраться в том, что же нас действительно мучит.

— Вы умышленно пытаетесь подорвать мою веру в свои способности ментата, — прошипел он. — Когда я вижу, как кто-нибудь пытается вывести из строя любое из технических средств нашего арсенала, я обычно разоблачаю и уничтожаю его немедленно.

— Самый распрекрасный ментат отдает себе отчет, что может допустить ошибку в своих построениях.

— Я, что, с этим спорю?

— Тогда проанализируй все признаки, которые видны нам обоим: пьянство, ссоры, сплетни и дикие слухи про Аракисе. Они стали пренебрегать элементарными…

— Это все от безделья, ничего более. Вы пытаетесь переключить мое внимание на ерунду и придаете ей таинственную окраску!

Она смотрела на него и представляла себе солдат герцога — как они перешептываются по ночам в бараках, изливают друг другу душу. Она почти ощутила эту атмосферу безнадежной тоски. Они уподобились людям из старой легенды, думала она, тех времен, когда еще не было Гильдии: воинов покорителя звезд, Амполироса, которые устали быть начеку, устали постоянно носить при себе оружие, всегда быть готовыми и в итоге оказались застигнутыми врасплох.

— Почему ты никогда не хотел в полной мере использовать мои способности для службы герцогу? Боялся, что я окажусь опасным соперником?

Он с ненавистью смотрел на нее, его глаза горели:

— Я знаю, чему учат бен-джессеритских… — он замолчал, поперхнувшись собственными словами.

— Ну, давай, договаривай. Бен-джессеритских ведьм.

— Я кое-что знаю о том, чем вы на самом деле там занимаетесь. Это уже видно по Полю. Меня красивыми словами не одурачишь: мы, мол, существуем, только чтобы служить!

Встряска должна быть жестокой, и он уже почти созрел для нее, подумала Джессика.

— Ты всегда внимательно слушал меня на заседаниях штаба, но почти никогда не следовал моему совету. Почему?

— Я никогда не доверял бен-джессеритской политике. Вам кажется, будто вы умеете видеть человека насквозь, будто вы можете заставить его делать то, что вам…

— Ты жалкий глупец, Суфир, — вспыхнула она.

Он только плотнее вжался в спинку стула.

— Чтобы там ни болтали про наши школы, их задачи гораздо величественнее. Если захочу уничтожить герцога… или тебя, или любого, до кого я могу дотянуться, тебе меня не остановить.

И подумала: Как я могла допустить, чтобы гордость завела меня так далеко? Разве этому меня учили? Мне следует нанести удар совсем с другой стороны.

Рука Хайвата скользнула за пазуху, где у него был крохотный игломет. Мои иглы отравлены, мелькнуло у него в голове, а щита у нее нет. Чего ради она берет меня на испуг? Я могу прикончить ее на месте, только… а если я ошибаюсь?

Она увидела его жест и спокойно сказала:

— Давай вместе помолимся, чтобы рука ни одного из нас не поднялась на другого.

— Хорошая молитва, — согласился ментат.

— И все-таки, раз уж мы так болезненно воспринимаем друг друга, я снова спрашиваю тебя: разве не разумно предположить, что Харконнены заронили это подозрение специально, чтобы посеять между нами вражду?

— Опять начинается игра в кошки-мышки.

Она вздохнула и решила: Теперь он почти готов.

— Мы с герцогом заменяем нашим людям мать и отца. Это обязывает меня…

— Он на вас не женился.

Спокойно, сказала она себе. Старик тоже умеет бить в точку.

— Но он не женился и ни на ком другом. И не женится, пока я жива. Итак, мать и отца. Разрушить это естественное положение вещей, внести путаницу, неясность — что может быть более на руку Харконненам?

Хайват почувствовал, куда она клонит, и его лицо начало понемногу вытягиваться.

— Герцог? — спросила Джессика. — Очень привлекательная цель, но никто, за исключением разве что Поля, не защищен так надежно, как он. Я? Тоже очень соблазнительно, но они знают, что с Бен-Джессеритом шутки плохи. Но есть еще кое-кто, по кому можно бить без промаха. Человек, для которого подозрение естественней, чем дыхание. Вся жизнь которого — интриги и тайны, — она резко выбросила правую руку вперед. — Ты!

Ментат приподнялся, собираясь вскочить на ноги.

— Я тебя не отпускала, Суфир!

Старый ментат рухнул обратно на стул — настолько внезапно тело перестало ему повиноваться;

Джессика невесело улыбнулась.