Дюма

В городе объявили осадное положение, арестовали 1500 человек. Гюго написал: «Не срывают в мае фрукты, что спеют в июле. Будем ждать. Провозглашение республики во Франции и Европе увенчает наши седины. Но нельзя, чтобы безумцы запятнали наше знамя кровью». Дюма сел дописывать «Сына эмигранта» и тут получил записку от Этьена Араго: могут посадить. Вообще набор арестованных был странный: в тюрьму угодили легитимисты Шатобриан и не снявший шляпу Фиц-Джеймс, а Кавеньяк с Араго остались на свободе; основную массу составили люди случайные. Александр отнесся к предостережению серьезно: «Я был в форме артиллериста на похоронах, я участвовал в раздаче оружия в Порт-Сен-Мартене…» Шопп и Циммерман считают, что опасность ему не грозила — просто трус. Однако в мемуарах он приводит документ, найденный в архивах Пале-Рояля в 1848 году — донесение полицейского агента Бине от 2 декабря 1831-го. Шпик следил за бывшим полицейским Вере, которого подозревали в нелояльности, и записал, кто к нему ходит, в частности «г-н Александр Дюма… республиканец в полном смысле слова…». Вроде ничего особенного, но арестовали же почтенного Шатобриана… Еще до мятежа арестовывали за статью в газете или появление не в той одежде, а теперь хватали всех, кто был 6 июня на площади Бастилии. Легко презирать, когда живешь во времени и в месте, где подобное непредставимо. Бастид, к примеру, бежал в Лондон, и никто его трусом не называет.

Александр еще колебался, но 9 июня прочел в «желтой» газете, что его взяли на баррикаде и уже расстреляли; жаль талантливого драматурга. «В первый раз газеты написали обо мне что-то хорошее». Он получил у Ареля аванс за «Сына эмигранта», еще три тысячи франков занял, подал документы на загранпаспорт для себя и Белль, заключил с «Обозрением двух миров» договор на путевые заметки. 10 июня Каррель в «Национальной» обвинил полицию в том, что она спровоцировала беспорядки, напав на безоружную толпу, но правительство было иного мнения. Уже 18-го состоялись первые суды (военные, ускоренные) по «делу 6 июня». Приговоры были так же странны, как и аресты. Шатобриан и Фиц-Джеймс отделались пятнадцатью сутками, это ладно, но Дюшапель, зачинщик мятежа, был выпущен через месяц. Художник Мишель Жоффруа был приговорен к казни за то, что нес красный флаг (как после выяснилось, его вообще спутали с другим человеком). Его защитник Одийон Барро подал апелляцию в Верховный суд и выиграл, дело передали в суд присяжных, Жоффруа получил два года ни за что, но все лучше, чем расстрел. 21 июля Александр и Белль уехали в Швейцарию. «Путешествовать — значит жить во всей полноте этого слова, забыть прошлое и будущее ради настоящего… искать в земле никем не тронутые залежи золота, а в воздухе — никем не виданные чудеса…» Он ведь еще не бывал за границей. Как там? Не везде же так гадко правители правят, а люди живут, как у нас?

Глава пятая СМЕРТЬ МУШКЕТЕРА

Девиз «Один за всех и все за одного» родился в XIII веке, когда швейцарские общины заключили союз против австрийской династии Габсбургов, завоевали независимость и стали конфедерацией. Конституция, парламент, свобода печати — рай эмигрантов… Вояж Дюма продолжался три месяца по маршруту (путешественники забирались также на территорию Франции, Австрии, Германии и Италии) Монтре — Шалон — Лион — Женева — Лозанна — Бекс — Мартиньи — перевал Сен-Бернар — Аоста — Шамбери — Экс-ле-Бен — Женева — Лозанна — Фрайбург — Берн — ледник Розенлау — Интерлакен — перевал Жемми — Луэш — Чертов мост — Люцерн — Цюрих — Оберсдорф — Констанц и был описан в серии очерков «Путевые впечатления: Швейцария». Рассказчик оказался на редкость добросовестным: не пропустил ни одной библиотеки, осмотрел могилы и дома-музеи знаменитостей; если писал о какой-нибудь войне — ехал на место битвы, чтобы проверить топографию (там ли стоит мост, как пишут в книгах, может, не справа, а слева, это важно); видел соляные копи — писал очерк о соледобыче; попал в горы — изложил геологические теории их происхождения, услыхал о школе для слепоглухонемых детей — побывал на уроках, описал технику преподавания…