Дюма

На площади Бастилии военный чин подъехал к Араго, думали — арестовывать, но он сказал: «Армия с народом» и заявил, что он республиканец. Опять крики, вой, полсотни студентов Политеха бегут куда-то со шпагами, оркестр заиграл Марсельезу… В половине четвертого голова процессии добралась до Аустерлицкого моста, перевалила на правый берег Сены, там трибуна, речи, потом тело генерала повезут в его имение в Ланды, а парижане… «Я падал от усталости, а речи обещали быть долгими и скучными; я предложил троим артиллеристам пойти пообедать… „Сейчас будет что-то?“ — спросил я у Бастида. „Думаю, нет, — сказал он, оглядываясь, — и все же не стройте иллюзий: 29 июля витает в воздухе“». Араго просил далеко не уходить и дал Александру пистолет. Тот со спутниками пошел в кафе на набережной. Сели есть — выстрелы. Выскочили, побежали к мосту, кто-то сказал, что полиция стреляла в толпу, артиллеристы открыли ответный огонь и уже провозглашена республика. «Араго кричал о Республике, толпа подхватывала, но не двигалась». Со всех сторон рассказывали, что произошло. Лафайет говорил, что все должно быть благородно, потом очень скучно выступали какие-то генералы, в толпе шныряли непонятные юноши и нашептывали, что мэрию взяли, Лувр взяли и т. п. «Никто не верил этому, и все же такие слухи грели сердце». Кто-то закричал, что тело Ламарка надо везти в Пантеон, а Лафайета — в мэрию, «как тогда»; распрягли лошадей, студенты повезли катафалк через мост обратно к центру города, фиакр, в который сел Лафайет, с воплями потащили по набережной к мэрии. На левом берегу конная полиция перегородила мост, другой отряд двинулся наперерез фиакру. «Вдруг откуда-то возник всадник с красным флагом с надписью „Свобода или смерть“. Этот флаг поднял бурю и исчез… Дело в том, что после того, как Луи Филипп восстановил триколор, повстанцы больше не хотели его использовать, потому что было не понятно, за кого люди под триколором…» Какой-то генерал крикнул, что красный — флаг террора, генерала хотели швырнуть в Сену, он вырвался. Араго сказал, что пора начинать, и повел группу артиллеристов — человек тридцать, не больше, — по улицам, скандируя: «Да здравствует республика!» Толпа за ним не пошла. Дюма этого не видел, он уже сидел в «рассаднике новостей». Туда пришел и Араго со своей группой — по пути они успели зайти в кафе пообедать. Приехал Каррель, сказал, что победа 1830-го была случайностью, и лучше угомониться, и сам он на баррикады не собирается, и порой мужество не в том, чтобы пойти на баррикады, а в том, чтобы не пойти. Пока совещались и слушали сплетни, прибежал артиллерист Тома и сказал, что началось: полицейские у Аустерлицкого моста пропустили Лафайета, а толпу, тащившуюся за ним, — нет (Лафайет потихоньку, как потом узнали, ушел домой), и вдруг послышалась стрельба.

«Отверженные»: «Что произошло в эту роковую минуту? Никто не сумел бы ответить. Это было смутное мгновение, когда две тучи слились в одну… Нет ничего более изумительного, чем первые часы закипающего мятежа. Все вспыхивает всюду и сразу. Было ли это предвидено? Да. Было ли подготовлено? Нет… Начало, исполненное ужаса, к которому примешивается какая-то зловещая веселость». Дюма: «Кто стрелял? Невозможно ответить, мы сами этого не знали. Это вечный вопрос, который история задавала множество раз без шанса получить точный ответ…» Вообще настроен он был не романтически — и чувствовал себя паршиво, и все было непохоже на происходившее два года назад. Толпа была злее, шутки (если то были шутки) — циничнее: он слышал, как студенты предлагали убить Лафайета и сказать, что это сделано по приказу короля.

Конная полиция стояла терпеливо под градом камней, несколько полицейских были ранены, послали за подмогой, второй отряд попал под огонь и, не разобравшись, врезался в группу безобидных людей. Женщины визжат, толпа — врассыпную, всюду вой, стрельба; кричат «К оружию!», разбивают фонари, толпа под натиском полиции хлынула из центра к пригородам, гроб Ламарка, всеми забытый, стоял перед Пантеоном. Спутники Дюма испарились. Площадь Бастилии занята войсками, бульвары пусты. Он пошел на улицу Менильмонтан, где жили Тома и Бастид. Возле дома баррикада, один человек ее охраняет, остальные ушли поесть. Где вообще все?! Александр повернул к театру «Порт-Сен-Мартен», наткнулся на отряд Национальной гвардии, там знакомый парень в него целится. «Я подумал, что это шутка, и шел дальше… вдруг пуля просвистела у моего уха». Вбежал в здание театра: вечером должна идти «Нельская башня», Арель в отчаянии. Александр бесился из-за знакомого, что в него стрелял, хотел застрелить его, потребовал у Ареля оружие (из реквизита), тот не дал. Поднялся на второй этаж, сел у окна. Мальчик кинул камень в солдата, мать отвесила ему оплеуху. «Я опустил голову. „Женщины не с нами в сей раз, — сказал я; — мы пропали!“»