Дюма

Бальзак, Готье или Мери баллотировались на место покойного Шатобриана. Трое ответили, что благодарны, но в этой академии им ничего не светит, Бальзак был выдвинут Гюго, получил всего четыре голоса, избрали герцога де Ноэйля, монархиста, писатели возмущались, но без толку. 29 января, как считают некоторые историки, Луи Наполеон предпринял первую попытку переворота (Париж был полон войск, и никто не объяснил, зачем это), но Тьер его отговорил. 17 февраля в Историческом театре премьера пьесы «Юность мушкетеров», написанной в соавторстве с Маке. Жюль Верн — родителям: «В этом произведении, хоть оно и не отличается большими литературными достоинствами, чувствуется удивительный сценический талант…»

23 февраля началась публикация «Ожерелья» (до 27 января 1850 года), тянулся нескончаемый «Бражелон», писалась пока никем не купленная «История регентства», а денег не хватало катастрофически. Ида выиграла вторую апелляцию, и 22 марта «Замок Монте-Кристо» был продан по приказу суда за ничтожную сумму в 30 тысяч 100 франков Жаку Антуану Жозефу Дуайену. Как позже выяснилось, такого не существовало: Дюма опять нарушил закон и продал дом самому себе. Открыто жить там было опасно, и он больше времени проводил в парижской квартире на улице Рише. Александр-младший поселился отдельно, а к старшему переехала дочь — и, как когда-то ее брат, став взрослой, привязалась к непутевому отцу. Ида Ферье — своему адвокату, 1848 год: «Моя падчерица живет, увы, с отцом, и то роковое влияние на эту столь юную головку и сердце, которого я так опасалась, уже дает себя знать». В «Монте-Кристо» хозяйничала Беатрис Пирсон — время от времени, они с Дюма толком никогда не жили вместе. И страсть угасала. В кои-то веки незаурядная женщина сдалась, да не просто согласилась провести ночь, а стала подругой, — но не вышло, уж очень расчетлива и честолюбива она была, а он не мог хранить верность, зачем-то связался против обыкновения со «старухой», сорокалетней женой ювелира, поклонницей его романов Маргаритой Вероникой Гиди (об этой связи известно мало: женщина, видимо, спокойная, не доставлявшая проблем).

На Гваделупу ехать не на что и некогда: Верон, издатель «Конституционной», сделал заказ на серию повестей. Дюма писал их (частично, как считают, с Полем Бокажем, но в основном один) «между процессом в Бурже и майскими выборами» (7 марта — 3 апреля в городе Бурже слушалось дело о парижских событиях 15 мая 1848 года, 300 человек приговорили к тюрьме или ссылке) — так что в повестях, предупреждал он, без политики не обойдется. Но в современной политике он разочарован. Сетовал на упадок нравов и культуры — «с каждым днем мы делаем шаг за шагом к свободе, равенству и братству… пустые, увы, слова» — и клялся посвятить себя истории. «Я иду, как другие, я следую за движением. Сохрани меня Бог проповедовать застой! Застой — смерть. Но я иду как один из тех людей, о которых говорит Данте: ноги их идут вперед, но головы повернуты к пяткам… Я стараюсь воскресить угасшие общества, исчезнувших людей, от которых пахло амброй, а не сигарой, которые обменивались ударами шпаг, а не ударами кулаков…» И он вызывающе посвятил серию «Его королевскому высочеству монсеньору герцогу де Монпансье».

Первая повесть печаталась со 2 мая по 3 июня: «День в Фонтене-о-Роз». Убийца дает показания в суде:

«— У меня заготовлен был мешок гипса, чтобы скрыть следы крови. Я схватил голову, или, вернее, голова меня схватила. Смотрите. — И он показал на правой руке громадный укус, обезобразивший большой палец.

— Как! Голова вас схватила? — спросил доктор. — Что вы, черт возьми, городите?

— Я говорю, что голова меня укусила изо всей силы, как видите. Она не хотела меня выпустить. Тогда я поставил ее на мешок с гипсом и прислонил к стене левой рукой, стараясь вырвать правую; но спустя мгновение зубы сами разжались. Рука освободилась и тогда… Видите ли, может быть, это безумие, но голова, казалось мне, была жива, глаза были широко раскрыты. Я хорошо их видел, потому что свеча стояла на бочке. А потом губы, губы зашевелились и, шевелясь, произнесли: „Негодяй, я была невинна!“»