Дюма

В конце июня владелец «Виллы Медичи» сказал, что хочет ее продать, пришлось срочно въезжать в недостроенный дом, названный «Замок Монте-Кристо». 27 июля — новоселье на 600 гостей. Леон Гозлан, мемуарист: «Эту жемчужину архитектуры я могу сравнить разве что с замком королевы Бланш в лесу Шантильи и домом Жана Гужона… Здание не принадлежит ни к одной определенной эпохе, его нельзя отнести ни к античности, ни к Средневековью. Здесь можно увидеть резные орнаменты, какие встретишь только на мавританских плафонах Альгамбры… Даже в Трианоне не найти ни одного плафона, сравнимого с тем, который тунисец [Юнис] создал для Монте-Кристо». Бальзак: «…один из самых прелестных загородных домов, какие когда-либо строились, это самая великолепная бонбоньерка на свете! Дюма уже потратил на свой замок больше 400 тысяч франков (видимо, Дюма в разговорах называл все более крупные суммы. — М. Ч.), и ему понадобится еще 100, чтобы его закончить…» Отделка дома так и не будет завершена — денег не хватит. В 1859 году писатель Д. В. Григорович, знакомый Дюма, давал характеристику другому его жилищу: «Дом Дюма-отца… сразу знакомит вас с характером своего владельца — человека, одаренного артистическим вкусом и еще более — самой непостоянной, самой капризной фантазией. На всем следы роскоши, страшной неряшливости, и всюду великолепные затеи, остановленные при самом начале… Дюма хотел здесь устроить изящный, комфортабельный приют; но тут же ему это надоело, и он все бросил, чтобы увлечься другой фантазией…» Гостям показывали парк и зверинец: каскад бассейнов с рыбками, три обезьяны, два попугая, петухи, павлины, гриф, фазан, лошади Атос, Портос и Арамис, 14 собак, кот Мисуф, приблудные кошки с котятами: «Мишель, любивший животных, заставил меня поверить, что это я их люблю, и для собственного удовольствия умножал число двуногих, четвероногих и четвероруких».

После новоселья потекла обычная размеренная жизнь: работа, поел, поспал, работа. Он начинал новый этап жизни, был уверен, что этот дом — навсегда, хотел воссоединить семью, решил вернуть дочь, и, поскольку мачеха на нее формальных прав не имела, это удалось. Но, как и поначалу с сыном, не сошлись. Мари — Иде, 28 августа 1847 года: «Жизнь, которую мне приходится здесь вести, невыносима… Прибавь к этому страдания, которые я постоянно испытываю от разлуки с той, которую люблю больше всех на свете. Немало горя причиняют мне и требования отца, который намерен заставить меня жить в его доме… Я не могу на это согласиться, меня оскорбило до глубины души то, что отец не постыдился заставить меня подать руку распутной женщине. (Видимо, Селесте Скриванек, которая продолжала вести хозяйство, несмотря на начавшуюся связь Дюма с Беатрис Пирсон. — М. Ч.) Он не стесняется того, что вынуждает меня находиться в обществе этой женщины, хотя отцовские чувства должны были бы подсказать ему, что ее следовало изгнать из „Монте-Кристо“ в тот самый день, когда я здесь появилась…» Отцовского терпения, как и с сыном, хватило ненадолго, осенью Мари поступила в Париже в пансион.

С Идой велась тяжба: муж не выполнял условия соглашения. Она писала адвокату: «Что может сделать женщина, одинокая, бедная… против коварных измышлений и искусной лжи человека, словам которого придает такой вес известность?..» Правда, она жила на содержании человека гораздо более богатого, чем Дюма. Но договор-то выполнять надо. А деньги откуда взять? «Замок Монте-Кристо» буквально пожирал их: четыре лошади, три экипажа, зверинец, оранжерея, два десятка слуг, три-четыре раза в неделю гости — хозяин к ним выходил на несколько минут и убегал в кабинет, а они ели, пили, для них жгли уголь, крахмалили простыни… Со зваными гостями приезжали незваные, и в доме неделями толклись паразиты, и всем им приказывалось подавать шампанское. Хозяин не платил сапожникам, портным, крестьянам, которые поставляли продукты, — правда, и они, как позже выяснится, выставляли ни с чем не сообразные счета. Ему казалось, что доходы театра все покроют. И вроде бы к тому шло: сезон 1847 года, завершившийся 15 декабря «Гамлетом», принес 707 тысяч 905 франков.