Луиза (так Дюма назвал героиню), рассказывая Гризье о знакомстве с «Ванниковым», приводит его слова: «В Москве я встретил старых друзей. Они нашли меня мрачным, скучным и попытались развлечь. Но это им не удалось. Тогда они принялись искать причину моего грустного настроения, решили, что меня снедает любовь к свободе, и предложили мне вступить в тайное общество, направленное против царя…» То есть в заговор Анненков вступил не по идейным соображениям, а от скуки. (В подлиннике эта мысль выражена резче, но не суть важно.) Гризье по просьбе Луизы пытается отговорить Анненкова от участия в заговоре, а тот отвечает:
«— Вы думаете, что я не знаю так же хорошо, как вы, что это безумие? Что я хоть немного надеюсь на успех? Нет! Я сознательно бросаюсь в пропасть, и даже чудо не может меня спасти. Единственное, что я могу сделать, — это закрыть глаза, чтобы не видеть глубины этой пропасти.
— Но зачем же вы по доброй воле бросаетесь в нее?
— Слишком поздно идти на попятный. Скажут, что я струсил. Я дал слово товарищам и последую за ними… хотя бы на эшафот».
Далее цензура вырезала несколько страниц. В подлиннике Гризье говорит Анненкову:
«— Но вы, вы, человек знатного рода…
— Чего вы хотите?.. Люди сошли с ума. Во Франции парикмахеры сражались, чтобы стать большими господами, а мы будем сражаться, чтобы стать парикмахерами».
Дурылин: «Эта реплика есть повторение известной пошлой остроты, сказанной придворным „остроумцем“ кн. А. С. Меншиковым после подавления восстания декабристов. Нужно ли говорить, что ее мог произнести мифический
Гризье:
«— Но какова же цель?
— Республика, ни больше ни меньше; и отрезать бороды наших крепостных, пока они не отрубили нам головы… И кого выбрали для этой цели! Князь! Князей у нас много; чего у нас нет — это людей…
— Но ведь вы подготовили проект Конституции?
— Конституция! — воскликнул граф Алексис с горькой усмешкой. — О! Да, у нас есть „Русский Кодекс“ („Русская правда“. —
«— Но, граф, что означает весь этот вздор?
— А! Вы не понимаете, не так ли?.. Это потому, что вы не посвящены; будь вы посвященным, вы бы поняли чуть больше, правда, ненамного, но это не важно; вы могли бы цитировать Гракхов, Брута, Катона, вы могли бы сказать, что тирания должна пасть, Цезарь должен быть убит…
— Я не скажу ничего подобного… наоборот, я должен был бы молча уйти и никогда больше не вступить ни в один из этих кружков, являющихся просто плохой пародией на наших фейянов и якобинцев… Но, Господи, — воскликнул я, — как вы, так хорошо видящий комическую сторону этого дела, как вы могли впутаться в него?!
— А что я мог сделать? Жизнь мне надоела, и я в любой момент был готов ее продать за копейку; я как дурак попался в ловушку, а когда сделал это, получил письмо от Луизы; я хотел выйти из Общества, мне сказали, что все закончилось и никакого Общества больше нет, и я о них не слышал… Год назад мне сказали, что родина на меня рассчитывает… ложная идея чести удержала меня, и, таким образом, я готов, как сказал Бестужев нынче вечером, нанести удар тиранам и развеять по ветру их прах. Это очень романтично, не так ли? Но самое меньшее, что может случиться, — это то, что тираны нас повесят, и поделом».