Читаем Диссиденты полностью

Безобразно и по форме, и по содержанию, но ничего лучшего я из себя выдавить не могу и это последняя уступка Саше. Получим ответ «Ехать хочу», и вопрос будет решен.

На следующий день едем к Белову. Тот же кабинет, Белов любезен и тверд.

– Мы хотели бы получить свидание с Кириллом, – начинает Саша. Что это он, мы же договорились свидания не просить! Он со мной обращается как с неразумным ребенком, которого приходится обманывать для его собственного счастья.

– К сожалению, это невозможно, мы не можем вмешиваться в порядки прокуратуры.

Бедный КГБ, такой беспомощный… Саша настаивает, Белов отказывает. Саша, понятно, из упрямства, но Белов-то почему не соглашается, это же пустяк. Неужели тоже из мелкого самолюбия? Он мне казался умнее.

Пройдет немало времени, пока я пойму, что глупы не эти двое, а я сам, скучливо слушающий пустое, как мне кажется, препирательство.

– Простите, – прерываю их, – у меня к вам просьба. – Белов поворачивается ко мне, весь внимание и предупредительность. – Прошу передать Кириллу эту записку. Она отражает мою позицию, вам известна ведь моя позиция? – Он не отрицает – еще бы, ему известно, что я знаю, что он знает. – Записка соответствует и вашим чаяниям, так что возражений, полагаю, не будет.

– Мы обдумаем вашу просьбу, позвоните дня через три, я дам вам ответ.

Странно, почему не тотчас? Торопил с выездом, назначал обидно короткие сроки, а теперь, когда исполняется его желание, медлит, оттягивает. Мне бы спросить себя, а действительно ли он еще желает нашего совместного выезда? И я понял бы то, что Саше ясно, а мне невдомек. Вопрос не приходит мне в голову, настолько она проросла идеей заложничества. «Ты, папа, простодушен», – недавно обрадовал меня Саша. Сомнительный комплимент – у меня та простота, что хуже воровства, родная сестра глупости.

– Еще одна просьба, начнешь просить, так трудно остановиться. У меня воспитанник, я тревожусь за его судьбу, отпустите его со мной.

– Кто таков?

Мы продумали со Спартаками мое ходатайство, и все-таки я с запинкой отвечаю:

– Александр Соболев.

– Хорошо, ответ получите тогда же. А теперь вот что. Вы подаете заявления в ОВИР…

– Я уже подавал.

– Вы оба подаете заявления в ОВИР, получаете разрешение и в считаные дни все улетаете.

– Где гарантия, что с нами улетает Кирилл?

– Вы получаете его визу на руки.

– Как, он получил разрешение?

– Получил. Едете с его визой в аэропорт, куда из изолятора будет доставлен и он.

Неплохой план. Вижу нас всех на аэродроме в нетерпеливом ожидании Кирилла. А вот и он. Выходит из воронка, изумленно оглядывается, не веря своим глазам: ему не сказали, куда везут. Наконец понимает, пошатываясь с голодухи, спешит нам навстречу… в общем, картина счастливого исхода. Ее обрывает сухой голос Саши:

– Сначала получаем согласие Кирилла, потом я подаю заявление!

– Вы, Александр, в три дня оформляете документы, а мы за это время решаем вопрос о письме!

– Но если Кирилл не хочет ехать?

– Как же не хочет, он подал заявление и получил разрешение.

– Сначала ответ, потом оформление!

– Сначала оформление, потом записка, перестаньте играться!

– Я с вами не играю. Если Кирилл даст письменное согласие, я уеду. Оформить документы можно за день, за два часа. Это мое окончательное, последнее слово!

– Вы свободны, – повелительным жестом Белов указывает на дверь.

Иду к Спартакам, Саша к своим друзьям.

Обсуждаем беседу с Беловым, вертимся у очевидной истины и не можем ее осмыслить. Друзья, как и я, проникнуты идеей заложничества, спор о том, что раньше, оформление или письмо, представляется нам несущественной деталью. Отмахнувшись от нее, мы безнадежно отдаляемся от сути дела и теряемся в догадках, которые невозможно разрешить потому, что они надуманны. Истина же проста, но, как уже сказано, я лишь много лет спустя до нее добрался.

Думаю, первоначальным намерением Белова действительно было выставить нас всех за пределы страны. С посадкой Кирилла план его изменился, ему пришла счастливая мысль оставить Кирилла за решеткой, а нас с Сашей спровадить на Запад. Покричите там, братцы, и успокоитесь, а нет, вздумаете всерьез нас тревожить, Кирилл в наших руках – так стиснем, что придется одуматься.

Белова можно понять. Битый месяц бьется с тремя паршивцами и не может с ними справиться. Нарекания начальства, язвительные замечания коллег, приостановка блестящей карьеры, которой он, уравновешенный, сметливый гэбист, вполне достоин. Задача в том, чтобы удачно их обмануть. Отца, доверчивую курицу, нетрудно, но эта язва, Александр, путает карты.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мемуары – XX век

Дом на Старой площади
Дом на Старой площади

Андрей Колесников — эксперт Московского центра Карнеги, автор нескольких книг, среди которых «Спичрайтеры», «Семидесятые и ранее», «Холодная война на льду». Его отец — Владимир Колесников, работник аппарата ЦК КПСС — оставил короткие воспоминания. И сын «ответил за отца» — написал комментарии, личные и историко-социологические, к этим мемуарам. Довоенное детство, военное отрочество, послевоенная юность. Обстоятельства случившихся и не случившихся арестов. Любовь к еврейке, дочери врага народа, ставшей женой в эпоху борьбы с «космополитами». Карьера партработника. Череда советских политиков, проходящих через повествование, как по коридорам здания Центрального комитета на Старой площади… И портреты близких друзей из советского среднего класса, заставших войну и оттепель, застой и перестройку, принявших новые времена или не смирившихся с ними.Эта книга — и попытка понять советскую Атлантиду, затонувшую, но все еще посылающую сигналы из-под толщи тяжелой воды истории, и запоздалый разговор сына с отцом о том, что было главным в жизни нескольких поколений.

Андрей Владимирович Колесников

Биографии и Мемуары / Документальное
Серебряный век в нашем доме
Серебряный век в нашем доме

Софья Богатырева родилась в семье известного писателя Александра Ивича. Закончила филологический факультет Московского университета, занималась детской литературой и детским творчеством, в дальнейшем – литературой Серебряного века. Автор книг для детей и подростков, трехсот с лишним статей, исследований и эссе, опубликованных в русских, американских и европейских изданиях, а также аудиокниги литературных воспоминаний, по которым сняты три документальных телефильма. Профессор Денверского университета, почетный член National Slavic Honor Society (США). В книге "Серебряный век в нашем доме" звучат два голоса: ее отца – в рассказах о культурной жизни Петербурга десятых – двадцатых годов, его друзьях и знакомых: Александре Блоке, Андрее Белом, Михаиле Кузмине, Владиславе Ходасевиче, Осипе Мандельштаме, Михаиле Зощенко, Александре Головине, о брате Сергее Бернштейне, и ее собственные воспоминания о Борисе Пастернаке, Анне Ахматовой, Надежде Мандельштам, Юрии Олеше, Викторе Шкловском, Романе Якобсоне, Нине Берберовой, Лиле Брик – тех, с кем ей посчастливилось встретиться в родном доме, где "все всегда происходило не так, как у людей".

Софья Игнатьевна Богатырева

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии