Дискета мертвого генерала

В камере не было ничего, кроме окна, – ни деревянных нар, ни раковины, ни даже параши. Только закопченный потолок с паутиной и шелушащиеся от сырости стены со стекающими по ним холодными каплями конденсата. Я тяжело повалился на грязный цементный пол, прислонился спиной к стенке и вытянул ноги. Сдавленные узкими «браслетами» руки, разбитое лицо и разорванная изнутри щека, опухшие и покрасневшие от поражения резиновой пулей кисть и щиколотка – все это нестерпимо ныло. Мой дорогой импортный костюм превратился в половую тряпку, белая рубашка и галстук обильно пропитались потом, грязью и стекающей с лица кровью, новые «командирские» часы разбились и сильно поцарапали кожу. А потом сверху еще надели наручники.

Аккуратно, стараясь не причинять боль, я потер красные рубцы на запястьях. Под ними уже начинали проступать темные рубиновые капли, набухающие прямо на глазах. Я облизал их языком, ощутив во рту соленый привкус крови, как мог, – протер слипающиеся от саднящего лба веки и, подтянув ближе колени и опустив на них подбородок, закрыл глаза. Передо мной была абсолютная чернота.

Совершенно непроизвольно я прислушался к доносящимся со всех сторон звукам и смог различить в них едва уловимый ухом человеческий стон. Он доносился не из соседней камеры, а откуда-то издалека. Затем я отчетливо услышал голоса двух переговаривающихся друг с другом мужчин. Разобрать слова было невозможно, но один из них что-то отчаянно пытался доказать второму. Тот не соглашался, постоянно перебивая его резкими, категоричными репликами. Так продолжалось минут пять, потом снова все стихло. И опять появились стоны. На этот раз стонали гораздо громче. Время от времени стоны переходили в заунывный вой и даже в слабый, обессиленный крик.

У меня по коже ледяной волной пробежали мурашки.

По сравнению с этим несчастным я был просто как огурчик. Мои мысли лихорадочно крутились, завязывались в клубок, в узел, но не смогли привести меня ни к какому логическому решению. Неужели тогда, в ресторане, когда этот лысый мужик в костюме представился и приказал сдать оружие… неужели я… ошибся? Сейчас я уже не уверен в правоте своего тогдашнего решения, вынудившего предпринять незамедлительные действия. А еще я убил двух спецназовцев… Убил ли? Ведь не было крови на асфальте, ничего там не было! Но, с другой стороны, с такого близкого расстояния «стечкин» пробивает даже бронежилет. Хотя и здесь возможны варианты. Новые, кевларовые, могут и выдержать… Но все равно, без сломанных ребер и серьезных ушибов… куда более серьезных, чем оставили на моем теле резиновые пули – здесь не обойтись. Значит, двоих я все-таки из строя вывел. Не считая громилу, которого использовал как таран для витрины. Еще неизвестно, как он там упал. Мог и шею себе свернуть…

Неожиданно я услышал шаги. Несколько человек шли по коридору, остановились перед камерой, где находился я. Раздался щелчок открываемого замка. Но не моего, а в двери напротив.

Потом очень непонятный шуршащий звук, как будто кого-то за ноги тащили по полу. После – глухой стук тяжело падающего на бетон тела, и снова щелчок, на этот раз троекратный, закрываемого замка. Дверь захлопнулась, но люди не уходили. Они тихо о чем-то шептались. Потом раздался громкий басистый возглас:

– Да пусть он хоть сгниет там заживо, какое мне дело! Пидор порхатый…

И два мужика потрясли своды карцера своим отвратительным, как карканье вороны, смехом.

В стеклянном «глазке» двери появилась чья-то противная рожа, внимательно похлопала прижатым к стеклу «окуляром» и исчезла.

– Мочить, падлу, мочить… – донеслось до моего уха. Шаги направились прочь, и спустя десять секунд где-то далеко с лязгом закрылась ведущая в подвал стальная дверь.

Это они про меня? Если да, то я себе не завидую. Замечательный у меня отпуск получился.

Просто Канарские острова! И пальмы, и бананы, и папуасы. И двести шестьдесят тысяч долларов на счете в Бельгийском банке. Все сразу, и выше крыши.

Хотя вполне может быть, что мое недавнее предположение все же подтвердится. В этом случае видимое поражение обернется большой победой. Сейчас остается только ждать.

Я подвинулся в дальний угол камеры, как расплавленный свинец в фигурную форму, влился в это узкое пространство, прислонился головой к стене и закрыл глаза. Сон – вот лучший способ успокоить нервы и хоть как-то скрасить тягостное ожидание грядущих событий.