Дисфункция реальности

Впереди протянулась линия терминатора, стена тьмы поглотила безмолвно клубящиеся облака. Слабые фосфеновые пятна мерцали на гранях и пиках облачных вершин, то появляясь, то исчезая в насыщенных аммиаком краях туч, то затухая, то разгораясь ярче. «Иасион» нырнул в область полутени, а потом его, словно стихийная сила, поглотила тьма. Сатурн казался уже не планетой, не астрономическим объектом, а вполне осязаемой твердью. Траектория снижения биотехкорабля резко изогнулась вниз. Впереди маячила единственная огненная полоса, все ярче и ярче сиявшая в оптических сенсорах. Экватор темной стороны планеты, этой далекой оледеневшей пустыни, надвигался с величавой надменностью.

Вместе с «Иасионом» частым темным дождем падали вниз частички кольца, захваченные невидимыми пальцами ионосферы, чья настойчивая предательская ласка лишала их скорости и высоты, а в итоге — возможности существования. Уже на краю ионосферы вокруг них лентами разноцветного пламени принялись взрываться ледяные вихри молекул водорода. По мере нарастания атмосферного сопротивления они неслись все стремительней: сначала тлели мерцающими угольками, затем вспыхивали ослепительным огнем и превращались в летящие искры, оставляющие за собой километровые шлейфы. Их полет, длившийся миллиарды лет, завершался впечатляющим зрелищем: ослепительная вспышка, фонтан светящихся осколков — и мгновенное угасание. Оставшийся хрупкий след черного пепла сразу развеивался бушующими циклонами.

«Иасион» достиг края ионосферы. На нижней поверхности корпуса жарко пылали сгорающие частицы кольца. По центральному ребру пробежали робкие огоньки. Полип начал чернеть и отслаиваться, разбрасывая в стороны оранжевые искры. Перегревшиеся сенсоры лишили биотехкорабль периферийных ощущений. Корпус задрожал от натиска более плотных слоев водорода. Траектория снижения утратила плавность под ударами стремительных шквалов. «Иасион» развернулся. Крутой поворот обернулся катастрофой; нижняя часть корпуса врезалась в слой водорода, и корабль резко потерял скорость. Полип воспламенился, вспыхнув грозными языками огня. «Иасион», беспомощно кувыркаясь, понесся вниз, к опаляющей реке света.

Стая космоястребов с грустью наблюдала за ним с безопасной орбиты на высоте в тысячу километров и сопровождала последний полет безмолвным гимном скорби. Затем они почтили память «Иасиона» полным оборотом вокруг Сатурна, добавили мощности в свои искажающие пространство поля и вернулись к Ромулу.

* * *

Капитаны кораблей, участвовавших в последнем товарищеском полете, и экипаж «Иасиона» провели все это время в круглом зале, предназначенном исключительно для подобных целей. Он напоминал Афине средневековые соборы, которые она посещала во время редких прилетов на Землю. Тот же сводчатый потолок и изящные колонны, то же немного гнетущее чувство благоговения, хотя стены из полипа здесь были снежно-белыми, а вместо алтаря вокруг античной мраморной статуи Венеры негромко журчал фонтан.

Афина стояла впереди своего экипажа, и перед мысленным взором все еще пылал экватор Сатурна. Последнему мгновению, когда бушующая плазма приняла «Иасиона» в свои смертельные объятия, предшествовало ощущение спокойного умиротворения.

Все кончено.

Капитаны кораблей стали по одному подходить к ней, их поздравления окрашивались оттенками понимания и сочувствия. Никаких соболезнований — эти собрания были призваны прославлять жизнь, праздновать рождение новых кораблей. «Иасион» обеспечил энергией все десять яиц; иногда случалось, что космоястребы падали на экватор с несколькими оставшимися внутри яйцами.

Да, они правы, вознося здравицы в честь «Иасиона».

— Смотри, кто идет, — сказал Синон.

В его мысленной фразе чувствовалась легкая неприязнь.

Афина перевела взгляд с капитана «Пелиона» на пробиравшегося сквозь толпу Мейера, капитана «Удата», широкоплечего мужчину, на вид около сорока лет, с коротко подстриженными черными волосами. В отличие от шелковисто-синей формы капитанов космоястребов, на нем был повседневный серо-зеленый комбинезон и обычные ботинки. На обращенные к нему официальные приветствия Мейер отвечал сдержанными кивками.

— Если не можешь сказать ничего хорошего, — шепнула Афина Синону по личной связи, — лучше не говори ничего.

Она решительно не хотела портить праздник; кроме того, почувствовала неожиданную симпатию к Мейеру, слишком явно бывшему здесь не к месту. Да и членам Сотни семейств не помешает некоторое разнообразие. Последнюю мысль она надежно спрятала в самом потаенном уголке сознания, прекрасно понимая, как на подобную ересь могло бы отреагировать это собрание ярых приверженцев традиций.

Мейер остановился перед ней и приветствовал быстрым наклоном головы. Он оказался ниже Афины на добрых пять сантиметров, а среди собравшихся в зале эденистов она была едва ли не самой низкорослой.