Дисбат

— За кружку крови отпустишь меня?

— За кружку? — Волк мотнул своей башкой, такой массивной, что на нее, наверное, и ведро бы не налезло. — Хм… Ладно, согласен.

— А за полкружки? — Синякову надо было любой ценой выиграть хоть немного времени.

— Какой ты жадный, — волк облизнулся. Язык его был размером с хороший лопух. — Хрен с тобой! Сойдет и полкружки. Очень уж мне твоя кровушка понравилась. Чистый нектар!

— Нектар, говоришь… А мне, признаться, твоя шкура нравится! Готовое шевро! — взорвался вдруг Синяков. — Почему бы из нее сапоги не сшить?

— Попробуй сначала снять! — произнес волк с угрозой. — Не по зубам тебе еще такое. Кружку крови сожалел? Да я из тебя сейчас не меньше пяти выжму!

Приступ слабости, однажды уже случившийся с Синяковым в пивной, вновь накатил на него. Однако там он был один-одинешенек среди толпы злобных бесов, а здесь вокруг находились люди, жизненная сила которых на этот раз помогла ему выстоять. Напрасно волк пялился на него своими жуткими гляделками.

Как всегда в минуты смертельной опасности, все способности Синякова, как физические, так и умственные, обострились до предела. Врагом его было мистическое существо, а значит, бороться с ним следовало соответствующим оружием.

Руки Синякова сами собой взметнулись вверх и повторили все подсмотренные у Дария пассы. Ноги стали выписывать вокруг волка какие-то кренделя, а с языка сорвались зловещие заклинания, намертво запечатлевшиеся в самых дальних закоулках памяти.

Кровожадный зверь, уже собравшийся было броситься на Синякова, резко отшатнулся и поджал хвост. Его грозный рык перешел в утробное шипение, а уши , припали к черепу.

Воспользовавшись замешательством врага. Синяков резво отскочил назад и оказался в пределах недоступного для бесов пространства. Теперь можно было и дух перевести, однако Синяковым уже овладело полузабытое чувство боевого азарта, когда-то заставлявшее его на полной скорости врываться в штрафную площадку соперника или в почти безнадежной ситуации завершать поединок на ковре болевым приемом.

Схватив пучок полыни, он настиг уже полностью деморализованного волка, ныне жаждавшего не крови, а только спасения.

— Вот тебе за пиво! Вот тебе за клопов! Вот тебе за мою кровь! — Синяков хлестал серое чудовище с тем же остервенением, с каким его далекие предки рубили супостатов, злодейства ради врывавшихся в мирные деревни.

Каждый новый удар оставлял на шкуре беса багровый след, как будто охаживали его не пучком сухой травы, а плетью-семихвосткой, специально для такого случая вымоченной в крепком уксусе. Не прошло и пары минут, как хищник, совсем недавно внушавший ужас (и не только своими клыками, но и своей сверхъестественной сущностью), опрокинулся на бок и принялся сучить лапами, извергая из пасти поток мутной пены.

Едва только с первым волком было покончено, как Синяков напал на его сотоварища, как раз в этот момент подбиравшегося к горлу тщедушного солдатика, вопившего сквозь злые слезы:

— Братцы, ну помогите же! Ведь загрызут меня сейчас!

Теперь ему уже и полынь не требовалась. Одним только мановением руки, разящим взглядом и сокровенным словом Синяков отшвыривал от себя волков, а потом топтал их, без всякого страха загоняя сапог в ощеренную пасть.

Опомнился он только в объятиях какого-то парня, чумазого, как кочегар, да вдобавок еще сплошь покрытого омерзительной пеной, которую извергали из себя доведенные до последней стадии изнеможения волки, а вернее, принявшие их облик бесы.

— Ну ты и даешь, батя! — раздался знакомый до обморока голос. — Вот не ожидал!

—Димка! — еле-еле выговорил Синяков. — Ты живой?

— Как видишь…

Глава 17

Волки отступили, а правильнее сказать — позорно бежали.

Поле боя осталось за дисбатом, вернее, за его первой ротой, а уж если быть абсолютно точным — за двумя десятками наголо остриженных пацанов, блатных и не очень, преднамеренно или случайно оказавшихся вблизи лесопилки, в силу своего исключительно выгодного местоположения ставшей пристанищем для одного из передовых дозоров.

О том, что происходило сейчас слева и справа от них, можно было только догадываться. Дым везде стоял коромыслом, от шума закладывало уши, а земля тряслась так, словно ее топтали знаменитые Гог и Магог. Тем не менее центр обороны устоял, в чем была немалая заслуга Синякова.

— Как тебе здесь? — это был первый вопрос, который он задал сыну, когда накал их взаимных объятий пошел на убыль.

— Как всем, — ответил тот, пытаясь рукавом стереть с лица копоть, пыль, собственный пот и волчью пену. — А ты что здесь делаешь?

— За тобой пришел, — сказал Синяков, глядя на сына, как на икону.

— Разве пересуд был? — поинтересовался Димка.

— Нет. Плевал я на все суды и пересуды. Уведу тебя отсюда, и все.

— Думаешь, это так просто?

— Я постараюсь. Я очень постараюсь.

— А от меня что требуется?

— Идти со мной и не оглядываться.

— Почему не оглядываться?