Для этой религии миф как таковой является не менее ценным свидетельством, чем культ. На самом деле, миф дает нам даже больше информации, поскольку формы культа сейчас менее известны нам и, к сожалению, часто бывают слишком непонятными. Язык мифа не только более живой, но и более отчетливый. Подтверждением служит то, что он достиг совершенства уже в те времена, когда певцы уже не были гласом сообщества, а были теми, кто получил откровение божества как личности. Кроме того, человек со временем использовал свое поэтическое воображение, чтобы подвергнуть миф собственным интерпретациям, назойливым и наивному желанию всегда все рационализировать. В целом, однако, он по-прежнему остается благородным явлением греческой религии.
Мифы, которые связанны с героями, являются коллективным откровением проявления героизма, хотя многие из этих историй получили свою форму благодаря отдельным поэтам. Это касается и мифов, которые происходят от первоначальных форм божества, что должно непременно раскрыть сущность греческому духу в атмосфере нарастающего просвещения и осознания.
Однако истинной целью нашего критического анализа является признать незначительное и ограниченное тем, чем оно является, и отделить его от великих признаков, благодаря которым Божество предстало перед греческим духом.
До сих пор я постоянно говорил о реальности божества, хотя принято говорить лишь о религиозных концептах и религиозных убеждениях.
Последние научные исследования в области религии оказались удивительно равнодушными по отношению к онтологическому содержанию этой веры. В методологии существует негласное соглашение о том, что не может быть никакой сущности, которая смогла бы оправдать культы и мифы. В качестве основы культовых практик античности не признается ничего объективного, с чем бы мы не сталкивались в повседневной жизни — ничего, что мы могли бы проанализировать глубже, используя наши научные и практические умы. Вила-мовиц немногословен, когда говорит, что «благодаря историкам религии очень часто создается впечатление, что история приводит к упразднению религии».
Наша новая интерпретация культа как творческого акта лучше всего подготавливает нас к тому, чтобы формулировать и отвечать на вопрос онтологии.
Если мифы и культы не пришли в мир как пустые россказни и действия, направленные на получение выгоды, а как творения монументальной природы, как скульптуры и архитектурные сооружения, то мы должны критиковать процес их создания точно также, как полагается критиковать творческий процесс.
Творческие личности всегда знали, что акт творения должен быть запущен чем-то, чего не имеет в своей силе сам человек.
Чем большей была их творческая сила, тем больше укреплялась их вера в существование Бытия, которое имеет реальность и величие Того, Кто запустил все в движение. Даже самые скромные последователи великих мастеров не могли обойти стороной идею вдохновения.
Ученые, к сожалению, не оценили значимость этого феномена. Конечно, они были поражены величием источником возникновения животворящих элементов. Но они полагали, что могут судить о самом событии, не учитывая опыт тех, кто были полностью вовлечены в такого рода возникновение.
Что известно о человеке, каким его представляет общество и который имеет власть манипулировать в своих интересах определенными действиями и идеями, а также, порой, позволяет управлять собой давно сотворенным культурным достижениям — этой хорошо известной информации оказывается достаточно для того, чтобы ученые могли полностью постигнуть самое величественное, что когда-либо было создано. Озабоченность современного человека первобытными культурами дал этой ограниченной точке зрения широкий фокус. Но все это иллюзия. Ведь это, несомненно, лишь предрассудок, что взгляды и возможности, которые обычно встречаются во всех этих культурах, действительно могут объяснить структуру древних институций и культов.
Феномен творения должен сам выступать в качестве своего свидетельства. И его свидетельство имеет только одно значение: человеческий разум не может стать творческим сам по себе, даже при самых благоприятных обстоятельствах. Он нуждается в прикосновении и вдохновении прекрасного Другого. Именно Другое создает самую важную часть творческого процесса, независимо от того, насколько одаренными были бы сами люди. Об этом люди творчества твердили во все времена, вдохновленные высшими сущностями.