Динамит пахнет ладаном

Насытившись, Тихомиров закурил сигару и перенес свой ящик подальше от лошадей, потому что они дурно пахли. Он с наслаждением вдыхал ароматный дым и старался не смотреть в ту сторону, где лежали тела, прикрытые обгоревшими одеялами. Однако время от времени его взгляд как бы сам собой натыкался на трупы. И тогда он пытался угадать, который из них принадлежит Муравьевой.

Судя по остаткам одежды, среди погибших было три женщины. «Куда они ехали ночью? — думал Тихомиров. — Честные женщины по ночам спят. А эти, скорее всего, увязались за своими дружками. Кто ездит по ночам? Те, кто боится ездить днем. Всякая шваль. Отбросы общества. Бесполезный балласт. Твари дрожащие. Вот и перестали дрожать».

Колонна повозок и всадников, вздымая пыль, приближалась со стороны города. Маршал, дожевывая на ходу, пошел было навстречу представителям власти, но передумал и вернулся. Он встал между трупами, скрестив руки на груди и скорбно оглядывая их. Так его и запечатлели фотографы, подбежавшие самыми первыми.

Тихомиров остался сидеть на ящике, дымя сигарой. На вопросительный взгляд Гурского он ответил небрежным взмахом руки. Мол, без меня разберутся. На самом деле он просто не решался встать. У него дрожали руки и подкашивались ноги. И еще этот пот, холодный пот, который время от времени проступал на лице и тяжелыми каплями выкатывался из-под шляпы… Нет, уж лучше сидеть в сторонке с независимым видом и покуривать сигару.

А Захар снова затесался в толпу и был уже в первых ее рядах. Он деловито прохаживался от тела к телу вслед за фотографами, отдергивал одеяла, а после снова накрывал. Дольше всего он задержался над трупом крупного мужчины с револьвером за поясом. Он даже наклонился и поскреб обугленный лацкан сюртука.

— Здесь, наверно, был какой-то значок. Возможно, рейнджерский, — сказал он полицейскому, который тоже осматривал труп. — Наверно, потерялся.

— Почему ты так думаешь?

— Ну, вот дырка на лацкане.

— Да, похоже на то. Нас предупредили, что в этом поезде едет рейнджер из Эль-Пасо. — Полицейский осторожно вытянул из-за сморщенного ремня револьвер. — Ну и древний же «ремингтон» у него. Что? Ну и ну, смотри! Барабан пустой! Нет, он не рейнджер. Сам посуди, стал бы ты таскать бесполезную железку на себе? Бросил бы в сумку. Когда сутки напролет ходишь обвешанный оружием, будешь рад любому поводу, чтобы отдохнуть от него. А вот когда какой-нибудь фермер едет в ночном поезде, он сунет пушку за ремень, чтобы всем было видно.

— Зачем же носить разряженный револьвер?

— Так легче, чем с патронами. А со стороны не видать, что пустой. К тому же эти стволы вообще имеют дурную славу. Никогда не носи его за поясом, дружище. А если сунешь, то хотя бы вынь патрон из барабана и оставь под бойком пустую камору. Сколько было случаев, когда «ремингтон» отстреливал яйца своему хозяину!

— Не слыхал о таких случаях.

— Честно сказать, я тоже. Но все равно, этот парень — не рейнджер.

По толпе, стоявшей поодаль, вдруг прокатился ропот. Там явно произошло что-то такое, что заставило всех ненадолго отвернуться от трупов.

Захар с сожалением накинул одеяло на оскаленное черное лицо и прислушался к голосам.

— Прокламации!

— Их там полно, вдоль пути!

— Наверно, их разбрасывали через окно.

— Да нет, их взрывом разметало!

— Что там? Читайте громче, не слышно.

«…Я скажу вам прямо и откровенно: я за насилие. Если вы используете против нас пушки, мы будем использовать динамит. Позвольте вас заверить — я умру на виселице, счастливый от того, что тысячи услышавших меня не забудут моих слов. И когда вы повесите нас — попомните мои слова — они будут кидать бомбы! И с этой надеждой я говорю вам — я презираю вас! Я презираю ваш порядок, ваш закон, вашу власть, подпертую насилием. Вешайте меня за это!

Ганс Линге, рабочий».

— Да это же чикагские анархисты!

Захар, услышав это, сплюнул от досады. Он проспорил сигару. Когда они сочиняли прокламации, Тихомиров предложил этот текст из старой газеты. А Захар утверждал, что сейчас, спустя шесть лет, да еще тут, в Техасе, никто и не вспомнит о несчастных анархистах, которые забросали бомбами полицию в Чикаго. Поспорили на сигару. И Тихомиров, получается, выиграл.

— От руки написано! Мерзавцы не боятся, что их найдут по почерку!

— Это всё немцы. Немцы народ мстительный.

— Надо было тогда повесить не шестерых, а в десять раз больше!

Приехавший шериф распорядился:

— Соберите эти бумажки, все до единой. Может быть, они имеют отношение к взрыву.

— Да уж, может быть! — насмешливо отозвались ему сразу несколько голосов.