Димитрий (СИ)

         Король принял Димитрия в кабинете. Благородная голова его лежала на широком белоснежном гофрированном воротнике, как отрезанная голова Иоанна Крестителя на блюде. Темно – коричневые камзол и панталоны бесчисленно изрезались звездами и крестами, откуда торчала алая парча подкладки. Носы блестящих сапог короля загибались кверху.  С подавленным смущением глядя в слащаво приветливые глаза Сигизмунда, претендент склонился над милостиво протянутой бледной  дланью. Как положено, коснувшись бледными губами не белой королевской кожи, но тыла своего большого пальца. Вбежал мальчик – принц Владислав. Сигизмунд обнял ребенка, отстранил игрушечную саблю, едва не ударившую в лоб. Король сел на высокий стул боком к столу, сын на коленях, и ожидая московского сказа.  Претендент обернулся на Мнишков и Вишневецких, перед носами которых камердинер закрывал двери. Димитрий легко заговорил по-польски. Он ясно понимал, что чистота его царской крови –  только форма,  не суть вопроса, потому повел о состоянии России на момент, когда выезжал из нее.

         Предшествующая весна пролилась ужасными дождями. Десять недель лило так, что земледельцам пришлось отложить посев. Когда же пшеница и рожь поднялись и налились колосом, необъяснимый мороз в середине августа повредил хлеб. Зерна уродилось мало, его использовали на озимые. Тощее семя не дало всхода. Старый хлеб съели, и на будущий год  нечем  стало сеять. Гумна и рынки опустели, стоимость четвертины ржи возвысилась с двенадцати копеек до трех рублей. Власти  открыли государственные житницы. Духовенство и вельможи согласились продавать свои запасы по заниженной цене.  Ежедневно у стен Кремля целовальники из куч казенного серебра выдавали бедным по копейке.  Меры бесполезные. Спекулянты скупали дешевый хлеб, на копейку прожить день в столице было невозможно. Благодеяние обратилось злом. Прослышав про дармовщину, из Подмосковья и дальних мест тысячи земледельцев с женами и детьми стремились на Неглинку, умножая число просящих рук. Драки за деньги и хлеб со стонами, увечьем,  смертоубийством сделались непрерывными. Своры наглых обирали  безгласных, и тем оставалось есть придорожную траву до рвоты и кишечного заворота. Мертвые валялись с сеном во рту. Съели кошек, собак,  конину посчитали за лакомство. Осажденное воинство, боем защищало конюшни от озверевших толп. Каждый был за себя. За хлеб отказывались от детей и жен. Брошенные, запертые в домах старики напрасно молили об объедках. Матери для остальных готовили трупы угасших от голода младенцев. На улицах не только грабили и убивали, там ели друг друга. Человеческим мясом начиняли пироги, за серебро торгуемые. Полумертвые шатались по весям и стогнам, падали, издыхали, разлагались, заражали воздух смрадом у закрытых дверей богатых теремов. Приставы ездили по улицам в особых обозах с бочками. Подбирали мертвецов, обмывали, завертывали  в белые саваны, обували в красные башмаки или коты, свозили за город в братские скудельницы, где за два года и четыре месяца положено сто двадцать семь тысяч трупов. Считая погребенных на церковных кладбищах, в Москве вымерло полмиллиона. Я ехал обезлюдевшей пустынею, встречая немногие подводы с хлебом,  насильно с окраин конвоем стражи гонимые  на Смоленск и далее в столицу.

         Бояре и дворяне привыкли  окружать себя толпами слуг, часто лишних, тешивших тщеславие, враждебных бережливости. В голод лишних людей распустили. Уксусом стала тем воля. Уволенные, страдая  от мора сбились в шайки, промышляя проезжающими Особо заозоровала Новгород - Северская земля – литовская Украйна. Там поднялся атаман Хлопок, столь  сильный, что Годунов послал утихомирить его стрелецкое войско. Смертию окольничего Ивана Федорова Басманова была отвешена победа  над чернью.

         Король задумался: воистину богата  бедная страна, расстелившаяся за Днепром с Двиною. Шесть десятилетий Ливонской войны с финальным двадцатилетним припадком не ослабили ее, вот и после голода встанет. Сигизмунд прицепился к подробности имени окольничего. Претендент надавил на него, будто потерял человека нужного, упустил возможную собственность.

- Если у вас, московитов, у Ивана отец Иван, а фамилия Иванов, то будет он Иван дважды Иванов?

         Смешок за дверьми, где подслушивали, лишенные прелести подглядывать.  Претендент не смутился:

- Иван Иванович Иванов.

         Сигизмунд засмеялся:

- Кто изобретатель  чуда?

- Последнее установление за моим отцом Иоанном Васильевичем.

- А ты… вы? – глаза Сигизмунда блистали.

- Я – Димитрий Иоаннович, царь всея  Руси, - спокойно и уверенно сказал претендент. Он поймал взгляд короля, тут же ускользнувший.