Димитрий Самозванец

— Где сестра моя, говори, злодей! — возопил в ярости Леонид. — На лице твоем начертано преступление. Ты бледен, глаза твои пылают, как у лютого зверя, язык онемел… Что ты сделал с Калерией, куда ты девал ее?

— Она там! — сказал Иваницкий, указав рукою на небо.

— Изверг, ты убил ее! — воскликнул Леонид. — Где труп несчастной сестры моей? где моя Калерия?

— Она сама бросилась в волны Днепра! — сказал Иваницкий дрожащим голосом, потупив глаза в землю.

— Ты ее убийца — умри же, злодей! — возопил Леонид, выхватил нож и устремился на Иваницко-го. Он отскочил назад, обнажил грудь и, остановясь, сказал:

— Рази, если смеешь, своего государя! Я — царевич Димитрий!

Нож выпал из руки Леонида.

— Ты царевич Димитрий! — сказал он тихо. — О, я несчастный!

Киевлянин, сопровождавший Леонида, слез с коня, снял шапку и в изумлении смотрел на двух врагов.

— Наконец пришло время, и таинственный человек должен открыться перед тобою, — сказал тот, который известен был Леониду под именем польского дворянина Иваницкого и монаха Григория Отрепьева. Это был тот самый, который замышлял свергнуть с престола Бориса Годунова, которого друзья почитали истинным царевичем, а потомство прозвало Лжедимитрием. Он стоял перед Леонидом с обнаженною грудью и сказал:

— Убей законного царя своего: он слишком несчастлив, чтоб дорожить жизнью. Да будет с Россией, что Богу угодно!

Леонид молчал и смотрел в глаза Лжедимитрию.

— Ты был ослеплен моими рассказами, — продолжал Лжедимитрий, — и не мог придумать, чтоб я решился сам, в одежде инока и в лице польского дворянина, разведывать в Москве и посеять первые семена моего будущего могущества. Леонид! Государи только на престоле имеют верных и усердных слуг, имеют их тогда, когда могут награждать и миловать. Но я, несчастный, бесприютный, бедный изгнанник, я должен был сам для себя трудиться. Ты слышал от многих, знавших царевича, о приметах его. Смотри: вот одна бородавка под правым глазом, а вот другая на лбу. — При сем Лжедимитрий сбросил с себя полукафтанье. — Видишь ли, вот одно плечо короче другого[147]. Наконец, вот тот крест, моя собственность, а вот письма от матери моей, царицы, которая уже знает, что я жив, видела меня в своем заточении и ожидает моего пришествия. — Лжедимитрий подал Леониду связку бумаг, которых тот однако ж не взял, надел полукафтанье и, смело подошед к нему, взял его за руку и сказал: — Ка-лерия умерла, но я не убил ее. Она пришла в отчаянье, узнав, кто я. Ты сам чувствуешь, что мне невозможно было сочетаться с нею браком. Что бы сказал народ мой, если б я возвел на престол бедную гражданку киевскую без его ведома? Я должен искать союзников, предложением руки моей могу подвигнуть на Бориса сильные роды княжеские. Я не могу располагать собою, ибо принадлежу России. Любовь, страсть заблуждала меня, но провидению угодно было расторгнуть эту цепь, приковывавшую меня к бездействию. Что значит смерть одного творения, когда дело идет о счастии миллионов! Как друг царский забудь обо всем и думай об одной России: вознесись, Леонид, превыше всех предрассудков… Леонид прервал слова его:

— Боже мой! Погибель сестры моей я должен назвать победою предрассудков! Несчастный! Я, я один погубил целое семейство!.. — Леонид бросился на землю, заливаясь горькими слезами. Лжедимитрий стоял неподвижно, сложив на груди руки, и, как знаток сердца человеческого, дал время излиться горести и отчаянию Леонида. Наконец он встал, отер слезы и, не говоря ни слова, пошел в обратный путь. Киевлянин повел лошадей. Лжедимитрий остановил Леонида и сказал:

— Неужели мы должны расстаться врагами?

— Если ты Димитрий — я не могу быть врагом твоим; но как ты еще не на престоле, то могу отказаться служить тебе, — отвечал Леонид.

— На престоле или нет — я законный твой государь, — возразил Лжедимитрий, — и требую не служения от тебя, но дружбы…

— Служить можно неволею, по обязанности, но любить нельзя, — отвечал Леонид.

— Но можешь ли ты удовлетворить желанию твоего государя и поклясться не изменять мне, хранить тайну о моем пребывании в Польше, пока я сам не откроюсь? — сказал Лжедимитрий.

— Я гнушаюсь всякою изменою, не изменял никому, не изменю и тебе, — отвечал Леонид.

— Ручаешься ли за своего товарища? — спросил Лжедимитрий.

— Ручаюсь, — отвечал Леонид.

— Итак, прощай! — сказал Лжедимитрий, взяв за руку Леонида. — Благодарю тебя за службу, за все пожертвования, которые ты сделал для избавления России от похитителя. Возвратись в Киев и будь спокоен: я испрошу тебе чрез моих друзей железный лист[148] от короля. Чрез несколько недель ты получишь свое прощение.