Диктатор

– Сограждане, все, кто не знает наших законов и обычаев, могут недоумевать – почему мы здесь, во время общенародного праздника, когда все остальные суды приостановили свою деятельность? Почему мы здесь, чтобы судить трудолюбивого молодого человека блестящего интеллекта – тем более когда оказывается, что его атакует тот, кого некогда он сам преследовал по суду, – и богатую куртизанку?

Тут по форуму прокатился оглушительный рев – такой звук толпа издает при начале игр, когда знаменитый гладиатор делает свой первый выпад. Вот на это они и явились посмотреть!

Клодия уставилась перед собой, словно превратившись в мраморную статую. Я уверен – они с братом никогда бы не выдвинули свои обвинения, если б думали, что против них может выступить Цицерон. Но теперь путь к отступлению был для них отрезан.

Дав понять, что будет дальше, мой хозяин продолжал возводить здание своего дела. Он нарисовал портрет Руфа, в котором того никогда не узнали бы его знакомые – здравомыслящего, тяжко трудящегося слуги государства, чьей главной неудачей было то, что «он родился не лишенным красоты». Это и привлекло к нему внимание Клодии, «Медеи Палатина», жившей в доме, расположенном по соседству с домом, в который он переехал.

Цицерон встал позади сидящего Целия и сжал его плечо.

– Перемена места жительства стала для этого молодого человека причиной всех его злосчастий и всех сплетен, потому что Клодия – женщина не только благородного происхождения, но и пользующаяся дурной славой, о которой я скажу не более того, что требуется для опровержения обвинений.

Оратор помедлил, чтобы подогреть в толпе чувство ожидания.

– Как многим из вас известно, я нахожусь в состоянии большой личной вражды с мужем этой женщины…

Тут он остановился и раздраженно щелкнул пальцами.

– Я имел в виду – с братом: вечно я в этом путаюсь.

Марк Туллий идеально выбрал время для такого высказывания, и по сей день даже люди, ничего больше не знающие о Цицероне, цитируют эту шутку.

Почти все в Риме в тот или иной миг испытали высокомерие Клавдиев, поэтому то, как их высмеяли, было неотразимым. Это произвело впечатление не только на публику, но и на жюри, и даже претор представлял собой изумительное зрелище.

Теренция в замешательстве повернулась ко мне:

– Почему все смеются?

Я не знал, что ей ответить.

Когда порядок был восстановлен, Цицерон продолжал с угрожающим дружелюбием:

– Что ж, мне воистину жаль, что я сделал эту женщину своим врагом, тем более что для всех остальных мужчин она – подруга. Итак, позвольте сперва спросить ее – предпочитает ли она, чтобы я обошелся с ней сурово, в старомодной манере, или мягко, как это принято сейчас?

И тут, к очевидному ужасу Клодии, Марк Туллий двинулся к ней. Он улыбался, протянув руку, приглашая ее выбрать: словно тигр, играющий со своей добычей. Остановился оратор в каком-то шаге от нее.

– Если она предпочитает старый метод, то я должен призвать из мертвых одного из длиннобородых мужей древности, дабы тот упрекнул ее…

Я часто размышлял, как в тот миг должна была повести себя Клодия, и при более глубоком обдумывании решил, что для нее лучше всего было бы посмеяться вместе с Цицероном… Попытаться завоевать симпатии толпы какой-нибудь небольшой пантомимой, которая показала бы, что она принимает участие в шутке. Но эта женщина была из рода Клавдиев. Никогда раньше никто не осмеливался открыто над ней смеяться, не говоря уже о простых людях на форуме, так что она была в ярости и к тому же, наверное, в панике, поэтому ответила наихудшим образом из всех возможных: повернулась спиной к Цицерону, как надувшийся ребенок.

Оратор пожал плечами.

– Очень хорошо, позвольте мне призвать члена ее семьи… А именно – Аппия Клавдия Слепого[34]. Он почувствует наименьшее сожаление, поскольку не сможет видеть ее. Если б он появился, вот что он сказал бы…

Теперь Цицерон обратился к Клодии «призрачным» голосом, закрыв глаза и протянув вперед руки. При виде этого даже Публий Клодий начал смеяться.

– О, женщина, что ты содеяла с Руфом, этим юнцом, который достаточно молод, чтобы быть сыном твоим? Почему ты была либо так близка с ним, что дала ему золото, либо вызвала такую его ревность, каковая послужила бы оправданием отравлению? Почему Руф находился с тобою в столь тесной связи? Он твой кровный родственник? Родственник со стороны мужа? Друг усопшего мужа твоего? Нет, нет, о, нет! Тогда что могло быть промеж вас, кроме безрассудной страсти? О, горе мне! Для того ли я провел водопровод в Рим, чтобы ты могла пользоваться им после своих кровосмесительных связей? Для того ли я построил Аппиеву дорогу, чтобы ты могла то и дело разъезжать по ней с мужьями других женщин?

С этими словами призрак старого Аппия Клавдия испарился, и Цицерон обратился к спине отвернувшейся Клодии своим обычным голосом: