Диктатор

– Даже я не еду, а ведь никто никогда не обвинял меня в неверности Цезарю. Но на улицах слишком много старых солдат, быстро выхватывающих мечи, – вспомните, что случилось с Цинной.

Тем временем Октавиан прибыл в город целым и невредимым и прислал Цицерону письмо:

От Гая Юлия Цезаря Октавиана Марку Туллию Цицерону – привет.

Я хочу, чтобы ты знал, что вчера Антоний наконец согласился повидаться со мною в своем доме – том, который прежде был домом Помпея. Он заставил меня прождать больше часа – глупая тактика, которая, по-моему, демонстрирует скорее его слабость, чем мою. Для начала я поблагодарил его за то, что он присмотрел ради меня за собственностью моего приемного отца, предложил забрать из нее любые безделушки, какие он пожелает взять на память, но попросил немедленно передать мне остальное. Я сказал, что мне нужны деньги, чтобы безотлагательно выплатить наличные тремстам тысячам граждан в соответствии с завещанием отца, и попросил, чтобы остаток моих расходов покрылся ссудой из государственной казны. Еще я рассказал о намерении выставить свою кандидатуру на свободное место трибуна и попросил предъявить различные указы, которые, как заявляет Антоний, были обнаружены в бумагах отца.

Он ответил с великим негодованием, что Цезарь не был царем и не завещал мне контроль над государством, поэтому он не обязан отчитываться передо мной в своих государственных делах. Что касается денег, то трофеи отца, по его словам, вовсе не были так велики и он оставил государственную казну пустой, так что оттуда нечего взять. Что же до моего трибуната – то моя кандидатура была бы незаконной, и об этом не может быть и речи.

Он думает, что, раз я молод, он может меня запугать. Он ошибается. Мы расстались в плохих отношениях. Однако народ и солдаты моего отца оказали мне настолько же теплый прием, насколько холодный оказал Антоний.

Цицерон восхитился враждой между Марком Антонием и Октавианом и показал письмо нескольким своим знакомым:

– Видите, как львенок дергает старого льва за хвост?

Он попросил меня отправиться ради него к первому июня в Рим и сообщить, что произойдет на заседании Сената.

Как всех нас и предупреждали, я нашел Рим полным солдат, по большей части ветеранов Цезаря, которых Антоний призвал в город, чтобы те служили ему личной армией. Они стояли за углами улиц угрюмыми, голодными группами, запугивая всех, кто, с их точки зрения, мог оказаться богатым. В результате в Сенате собралось очень мало людей, и не нашлось никого достаточно храброго, чтобы противостоять самому дерзкому предложению Марка Антония: он сказал, что у Децима следует отобрать должность губернатора Ближней Галлии, а ему, Антонию, следует присудить обе галльские провинции вкупе с командованием над тамошними легионами на следующие пять лет – именно то сосредоточие власти в одних руках, которое вывело Цезаря на дорогу к диктаторству.

И, как будто этого было недостаточно, Антоний объявил также, что вызвал домой три легиона, базирующиеся в Македонии, которые Цезарь планировал использовать в парфянской кампании, и опять-таки сам принял командование над ними. Долабелла, против ожидания, не возражал, потому что должен был получить Сирию, тоже на пять лет, а от Лепида откупились, отдав ему пост верховного понтифика, прежде принадлежавший Цезарю.