Диктатор

Я отметил, что молодой человек ни разу не прикоснулся к вину, и заметил, насколько он молчалив, как его бледно-серые глаза перебегают от одного собеседника к другому и насколько внимательно он слушает, как будто пытаясь закрепить все сказанное в памяти.

Атия, которая выглядела так, будто могла бы стать моделью для статуи, изображающей идеал римской матроны, была слишком благопристойной, чтобы на людях выражать свое мнение о политике. Однако Филипп, определенно хвативший лишку, становился все говорливее и к концу вечера заявил:

– Что ж, если кто-то хочет знать мое мнение, то я думаю, Октавиан должен отказаться от этого наследства.

– А кто-то хочет знать его мнение? – прошептал мне Меценат и закусил свою салфетку, чтобы заглушить смех.

Октавиан повернулся к Филиппу и мягко спросил:

– И что заставляет тебя так думать, отец?

– Ну, если я могу говорить откровенно, мальчик мой, то ты сколько душе угодно можешь называть себя Цезарем, но это не делает тебя Цезарем, и чем больше ты приблизишься к Риму, тем это будет опаснее. Ты и вправду думаешь, что Антоний просто передаст тебе все миллионы? И с чего бы ветеранам Цезаря следовать за тобой, а не за Антонием, который командовал крылом при Фарсале? Имя Цезарь – просто мишень у тебя на спине. Тебя убьют прежде, чем ты проделаешь пятьдесят миль.

Гирций и Панса кивнули в знак согласия.

Но Агриппа тихо возразил:

– Нет, мы сможем доставить его в Рим – это не так уж опасно.

Октавиан повернулся к Цицерону:

– А ты что думаешь?

Оратор тщательно промокнул салфеткой губы, прежде чем ответить.

– Всего четыре месяца назад твой приемный отец обедал на этом самом месте, на котором ты сейчас возлежишь, и заверял меня, что не боится смерти. Правда заключается в том, что жизни всех нас висят на волоске. Нигде нет безопасного места, и никто не может предсказать, что произойдет. Когда я был в твоем возрасте, я грезил только о славе. Чего бы я ни отдал, чтобы оказаться на твоем месте сейчас!

– Итак, ты бы отправился в Рим? – спросил Октавиан.

– Да.

– И что бы сделал?

– Выдвинул бы свою кандидатуру на выборах.

Филипп нахмурился.

– Но ему всего восемнадцать. Он еще даже недостаточно взрослый, чтобы голосовать.

– Дело в том, что есть вакансия на пост трибуна, – продолжил Цицерон. – Цинну убила толпа на похоронах Цезаря – его перепутали с другим, беднягу… Ты должен выдвинуться на его место.

– Но Антоний наверняка никогда такого не допустит? – спросил Октавиан.

– Не важно, – согласился Марк Туллий. – Такой поступок продемонстрирует твою решимость продолжать политику Цезаря – политику поборника народа: плебсу наверняка это понравится. А когда Антоний выступит против тебя – а он должен выступить, – люди увидят в нем и своего противника тоже.

Октавиан медленно кивнул.

– Неплохая идея. Может, ты отправишься со мной?

Цицерон засмеялся:

– Нет, я удаляюсь в Грецию, чтобы изучать философию.

– Жаль.

После обеда, когда гости готовились уходить, я нечаянно услышал, как Октавиан сказал оратору:

– Я говорил серьезно. Я бы оценил твою мудрость.

Но мой друг покачал головой:

– Боюсь, моя верность принадлежит другим – тем, кто сразил твоего приемного отца. Но если когда-нибудь появится возможность твоего примирения с ними… Ну, в таком случае, в интересах государства, я сделаю все возможное, чтобы тебе помочь.

– Я не возражаю против примирения. Мне нужно мое наследство, а не месть.

– Могу я передать им это?

– Конечно. Для того я это и сказал. До свиданья. Я напишу тебе.

Они пожали друг другу руки, и Октавиан шагнул на дорогу. Был весенний вечер, еще не совсем стемнело, и дождь прекратился, но в воздухе все еще чувствовалась влага. К моему удивлению, на другой стороне дороги молча стояли в голубом полумраке больше сотни солдат. Когда они увидели Октавиана, то устроили тот самый грохот, который я слышал на похоронах Цезаря, колотя мечами по щитам в знак приветствия: оказалось, это ветераны диктатора, участвовавшие в галльских войнах и поселившиеся неподалеку на земле Кампании.

Октавиан подошел к ним вместе с Агриппой, чтобы поговорить. Цицерон немного понаблюдал за этим, после чего нырнул обратно в дом, чтобы его не заметили.

Когда дверь была заперта, я спросил Цицерона:

– Зачем ты убеждал его отправиться в Рим? Уж наверняка последнее, чего ты хочешь – это поддержать еще одного Цезаря?

– Отправившись в Рим, он доставит проблем Антонию. Он раздробит их группировку.

– А если его авантюра увенчается успехом?

– Не увенчается. Октавиан – милый мальчик, и я надеюсь, что он выживет, но он не Цезарь – ты только посмотри на него!

Тем не менее перспективы Октавиана интересовали Цицерона достаточно сильно, чтобы он отложил свой отъезд в Афины. Вместо этого он возымел смутную идею присутствовать на заседании Сената, которое Марк Антоний созывал первого июня. Но когда ближе к концу мая мы появились в Тускуле, все советовали Марку Туллию не ездить туда. Варрон прислал письмо, в котором предупреждал, что Цицерона убьют. Гирций согласился с этим, сказав: