Диктатор

— Здравствуйте, милая Лариса Степановна,— послышался в трубке мелодичный баритон Тухачевского. Он поздравил ее с праздником и тут же шутливо отчитал: — Вот уж не думал, что вы совсем позабудете о воинской дисциплине. Вы не выполнили приказ замнаркома обороны. Не боитесь грозных санкций?

— Вы же знаете, я не из пугливых,— ответила Лариса, обдумывая, как она сможет объяснить эту фразу Андрею.— Вот если бы вы были маршалом…

Тухачевский расхохотался.

— Пророчицы из вас не получилось,— все так же шутливо продолжал он.— Предрекали мне маршала, а я все еще только командарм. Однако это не лишает меня возможности, причем приятной возможности,— с нажимом проговорил он,— пригласить вас с мужем посетить наше семейное гнездо на старый Новый год. Извините великодушно, что не тридцать первого декабря, тут мы вынуждены подчиниться высшей воле и отмечать этот праздник в Кремле. А тринадцатого января — в нашем семейном кругу. Учтите, я не представляю себе этот праздник без вас.

— Все будет зависеть от моего мужа,— растерянно сказала Лариса,— Вдруг ему придется дежурить в редакции.

— Эти мелочи я улажу,— пообещал Тухачевский,— Но неужели вам не хочется вспомнить нашу молодость в окружении боевых друзей?

— Если честно, то очень хочется,— призналась Лариса, вопрошающе глядя на Андрея.

Тот молчал. И чтобы не дать ему возможности отклонить приглашение после того, как она окончит разговор с Тухачевским, Лариса, слегка отстранив трубку, громко спросила:

— Андрюша, нас приглашают на Новый год. Ты согласен?

— Честно говоря, Новый год — домашний праздник. Я предполагал снова встретить его в Старой Рузе, у отца.

— Так нас приглашают на старый Новый год,— пояснила Лариса.— И разве можно отказать Михаилу Николаевичу. Он так любезен…

Андрей понял, что отступать некуда

— Хорошо,— без особого энтузиазма сказал он,-уж коль тебе так хочется…

— Военный совет решил: мы с благодарностью принимаем ваше приглашение,— весело сказала Лариса в трубку.— Куда прикажете приехать, товарищ командарм?

— Я пришлю за вами машину. Ваш адрес я знаю. А мы живем на Берсеневской набережной. Будьте готовы к восемнадцати ноль-ноль. А сейчас, прошу прощения, меня вызывает нарком, я вынужден закончить разговор, хотя хотел бы говорить с вами бесконечно долго. И не могу не признаться, что, пока я не увижу вас, каждый день мне будет казаться каторгой. Да встречи!

Лариса отошла от телефона и уселась Андрею на колени.

— Дурачок, ты все еще ревнуешь меня к этому красавчику,— игриво сказала она и принялась страстно целовать его, как это бывает после долгой разлуки.— Разве ты уже позабыл мои слова?

— Какие слова? — встрепенулся Андрей.

— Помнишь, я тебе говорила, что я не предательница?

— Еще бы не помнить,— как-то неуверенно произнес он,— Но женщины — такой ветреный народ. «Сердце красавицы склонно к измене»,— напел он.

— А мужчины лучше? «Менял я женщин, как перчатки»?

— Сдаюсь, сдаюсь, убедила,— улыбнулся Андрей.

Между тем на душе у него было неспокойно. Не только потому, что он таки ревновал свою Ларису к Тухачевскому, но и потому, что от дружеских контактов с командармом его предостерегал Мехлис. Кроме того, Андрей был наслышан о том, что Сталин не благоволит к Тухачевскому, держит его на расстоянии и не дает ему выйти на первые роли в армии. И как все это аукнется на нем, Андрее? Ведь этот новогодний визит не останется незамеченным, как, видимо, и только что прозвучавший телефонный звонок.

Лариса понимающе посмотрела на него.

— Андрюшенька, у тебя вид великомученика. Тебя же повезут не на казнь, а на веселый праздник. Так хочется развлечься, подурачиться, почувствовать себя девчонкой! У нас же так мало радостей в жизни. И ради Бога, не бойся, Тухачевский — восходящая звезда.

— Трагедия всех восходящих звезд в том, что они имеют несчастье сгорать,— философски заметил Андрей, однако не стал посвящать ее в то, что ему было известно о взаимоотношениях Сталина и Тухачевского. Кроме того, он больше всего боялся, что Лариса снова обвинит его в трусости и малодушии.— Если тебе будет весело, значит, будет весело и мне! — отвлекаясь от мрачных предчувствий, сказал он.

И все же в его бодром голосе Лариса уловила едва приметную наигранность.

«Что же это за жизнь? — подумала она с грустью.— Приглашает сам замнаркома обороны, а мы боимся так, будто нас приглашает адмирал Колчак или барон Врангель. В этой жизни нет такой минуты, которая вмещала бы в себе одну только чистую радость, в нее обязательно вторгается горечь, тревога или самая настоящая беда. Нам не дают дышать полной грудью, и прежде чем сделать шаг, мы в страхе оглядываемся и мучительно думаем: а как он, этот шаг, будет оценен, будет ли он признан величайшей преданностью или непростительной изменой? Все мы — канатоходцы. Одно неверное движение — и мы летим в пропасть…»

В Старую Рузу им ехать не пришлось: на Новый год к ним явился Тимофей Евлампиевич.