Дикий пляж

– Ох, устала я сегодня, Семен, ноги ломит, прямо напасть какая… – сказала женщина. – Не справляюсь я уже…

– Ладно тебе, не прибедняйся. – Мужчина прикурил мятую папиросу. – Я сегодня тоже полдня дерьмо прочищал – накидали в сортир затычек с прокладками, мать их ети, а ты чисть! – проговорил он, но в голосе его не было злобы, скорее усталость и безразличие.

– Митрич недоволен был, сказал, что медленно все делаю, – словно не слыша собеседника, продолжала уборщица. – А что я? А, Семен?

– Прекрати ныть! Налей лучше, – пробурчал слесарь.

Толстуха с готовностью плеснула сначала себе, затем мужчине. Не чокаясь, они выпили и снова погрузились в молчание.

– Семен, – наконец нарушила тишину женщина. – А чевойт к нам опять сегодня журналюги приезжали, а?

Мужчина зло сплюнул.

– Надоели хуже редьки, козлы.

– А чево они хотели-то? – не отставала толстуха. Привычным движением она вновь наполнила грязные стаканы.

– Хотели? – Семен взял стакан и посмотрел сквозь него на тусклую лампочку, освещавшую каморку. – А все про того парня спрашивали, из 45-й квартиры. Помнишь, Димка Стропов?

Уборщица, соглашаясь, кивнула.

– Давай, чтоб парень нашелся… – негромко проговорил слесарь и выпил. Лицо его еще больше раскраснелось.

– Семен, ты чевойт торопишься куда, а? – недовольно спросила женщина. – Я так быстро не могу… Так его не нашли, што ли? Димку-то?

– Нет. И не найдут. – Слесарь выудил из мутной банки соленый огурец и захрустел им.

– Это почему? – Рука со стаканом замерла в сантиметре от разинутого рта толстухи.

Мужчина усмехнулся и стряхнул пепел с папиросы:

– Ты выпей, а то по трезвости испужаешься.

Уборщица вздохнула и залпом выпила. Поморщилась, замахала перед ртом руками:

– Ох и злющая… Рассказывай. – Она требовательно посмотрела на Семена.

– А чего рассказывать-то, – пробурчал тот. Он все постукивал ногтем указательного пальца по папиросе, хотя уже было явно видно, что пепла на ней нет. – Зовет меня значит, Максимовна, мол, боюсь, дверь у меня там изнутри заперта, а там сын вроде… Ну, я инструмент взял и за ней. Дверь открыл быстро – там замок неважнецкий.

Язык Семена постепенно заплетался все больше. Нетвердой рукой он разлил остатки водки по стаканам. Толстуха жадно слушала, приоткрыв рот.

– Входим, значит, в квартиру, и чувствую – вонь стоит, будто во всем доме стояки прорвало. Только в ихней квартире с канализацией все в порядке. Я однажды там ремонтировал шаровой кран…

– Семен, да что ты все про трубы свои, будь они неладны? – не выдержала женщина. – Ты давай говори, что дальше-то было.

Слесарь поднял стакан и зачем-то понюхал его.

– А дальше, Васильевна, я вот что тебе скажу. Только смотри, не скажи кому, а то я тебя в канализации утоплю! – пригрозил он.

– Вот те крест, – быстро перекрестилась толстуха.

Семен строго глядел на нее покрасневшими глазами.

– Ну ладно, – смягчился он. – Димки там не было, это знаешь и ты. Другое странно. Приехала мать его, Максимовна. Она облазила все углы и сказала, что вещи парня на месте.

– И чево? – округлившимися глазами смотрела на слесаря уборщица.

– Чего-чего… А того, что не мог он без порток на улицу выйти, даже если по трубе водосточной, понятно?

– Ох, Семен, – прошептала она.

– Вот тебе и Семен. Но и это не главное, Васильевна. В коридоре мы с Максимовной увидели следы. Будто кто по грязи босым лазил, а потом в квартиру пришлепал.

– Господи, чьи следы-то? – побледнев, спросила женщина, отодвигаясь назад.

– Не знаю, – слесарь задумчиво покрутил пожелтевший от никотина ус. – Похожи на девичьи, такие узенькие, аккуратненькие… Я говорю Максимовне: «Не надо вытирать, пущай милиция разбирается», а она: «Нет, не могу, когда в доме грязно!», а у самой лицо белое, губы трясутся, того и гляди заплачет. Вот так! – С этими словами Семен опрокинул в себя остатки водки.

– Господи, спаси и сохрани, – снова перекрестилась женщина.

– Васильевна, – с трудом ворочая языком, пробормотал слесарь. – Ты обещала молчать. – Он икнул и взял корку хлеба. – Смотри, коли расскажешь кому.

– Семен, да я ж… Клянусь богом! – обиженно сказала толстуха.

– Максимовну жаль, хотя она в последнее время малость того… А журналюг этих терпеть не могу, проклятых, – осоловелым голосом произнес Семен. – Ни хрена им не скажу, пусть хоть режут…

Они помолчали.

– Ну… пойдем, што ли, Семен, – поднимаясь, закряхтела женщина. Несмотря на тучность, она ловко убрала со стола.

Они вышли наружу, с удовольствием вдыхая ночной воздух. На чистом небе засиял тоненький серп месяца.

– Хорошо-то как, а? – вырвалось у женщины.

Семен ничего не ответил. Поддерживая друг друга, они обнялись, как влюбленные, и поплелись прочь, любуясь ночным небом.