Она снова замолчала, а спец с другого края стола кивнул головой – «дело сделано». Чиркнул что-то на листке бумаги и протолкнул рукой в сторону Копаева. И в тот момент, когда Майя признавалась, что ей страшно, советник читал: «991 – 71–99».
Он уверял, что в опознании трупа нет ничего страшного, если подойти к этому с точки зрения биологии, а спец толкал ему второй листок.
«Мытная, 12–44».
Антон указал спецу на дверь и покрутил рукой, словно держа в нем баранку.
Тот вышел в коридор и сказал четверым молодым людям, расположившимся у окна:
– Мытная. Дом двенадцать, квартира сорок четыре.
И когда Антон убеждал Майю, что поездку из Ростовской области до столицы Следственный комитет оплатит в полном объеме, включая поездку с вокзала на такси, муровцы из отдела Тоцкого уже рассаживались в синий «Форд» у входа.
– А вы не думаете, что меня опознают быстрее, чем я кого-то опознаю? – капризничала девушка.
– Я предполагаю это, хотя маловероятно, – признался Копаев. – И вышлю за вами двоих крепких ребят из МУРа. Вы поедете в отдельном купе с охраной, какая не всегда бывает у Президента страны. Ну же, Майя, перестаньте меня огорчать…
Она честно звонила и задавала свои ненавязчивые вопросы. Начальник отдела МУРа, человек умный, по мере возможностей отвечал ей тоже искренне и таким образом, чтобы ситуацию извратить, но общую картину этим только украсить. И теперь для Майи стало очевидным следующее: Следственный комитет держит руку на пульсе всех упомянутых ею преступников. И сейчас выходило, что фантома «во всем светлом» нашли, но нет уверенности в том, что это тот самый «светлый», о котором говорила Майя.
– А вы попросите Зину опознать! – вдруг воскликнула Майя. – Она его тоже видела!
Копаев это знал. Перепуганная Зина в подробностях разъяснила, как зарабатываются деньги горничными и коридорными в день «большого прихода». Он посмотрел на часы. МУР сейчас где-то в районе Большой Полянки.
– Майя, но ведь это нужно не Зине, а вам?
Она опять подумала и сказала:
– Но ведь Зина ближе?
И Копаев вдруг справился о здоровье Майиных родителей. У него тоже под Владимиром семья, и после отмены Государственной думой льгот те чувствуют полную беспомощность: не хватает денег на лекарства, нечем платить за свет. Он увлекся и, наверное, в порыве чувств вдруг стал вспоминать о деревенской жизни. Как собирал ягоду, ходил встречать выпасенную пастухом на пастбище скотину…
– Вас сейчас родители отправляют встречать скот? – смеясь, поинтересовался он.
Она опять подумала и ответила, что этим занимается мама.
– Я ее понимаю, – согласился Антон, который минуту назад ни с того ни с сего засомневался в профессионализме спеца из «К». Теперь он немного успокоился. Прав был и заместитель прокурора Ростовской области. Первый утверждал, что из деревни, где сейчас находилась Майя, невозможно позвонить. Второй уверял, что Майя в Москве. И только что Копаев убедился, что она вообще никогда не жила в деревне. Выгнать утром из загона скот для отправления на пастбище в конце октября не сможет даже перепившийся колхозник. – Такую дочь нужно беречь.
Стрелки на часах убеждали, что муровцы если не поднимаются в квартиру на Мытной, то дом уже обязательно нашли.
– Майя, а откуда вы знаете, что его видела именно Зина, а не Таня, которая тоже в тот день незаконно подрабатывала?
– Кого его?
Хороший вопрос. Но она вовремя спохватилась:
– О человеке в светлом мне Зина говорила.
Хороший ответ. Но Копаев его ждал.
– А Зина настаивает на том, что она этого вам не говорила. И Таня, кстати, то же самое утверждает.
– Подождите минутку, Антон Алексеевич, кто-то пришел…
Копаев улыбнулся. На деревенский узел связи, которого в деревне отродясь не бывало, кто-то пришел, и Майю это беспокоит.
Трубку подняли и поднесли к уху – он это слышал, но говорить по понятным причинам абонент не торопился. Тот, кто это делал, делал это не в первый раз. МУР не глупит.
– Приколов у телефона, – представился Антон.
– Мы здесь, – тут же прозвучал мужской голос, и Копаев велел ему вернуть трубку девушке.
– Как же так, Майя? – спрашивал, уже расслабившись, он. – Как же так? А вы говорите мне, что находитесь в деревне.
Майя молчала и теперь вряд ли пыталась выиграть этим время. Оно, время, было безвозвратно упущено.