Дикий хмель

По идее, Широкий должен был остаться довольным нашим служебным рвением, потому как и в качестве, и в количестве работы мы целиком и полностью зависели от закройщиков. Расхлябанность в подборе кроя приводила к нервотрепке, к потере времени. Разговор о повышении производительности труда мог восприниматься в таких условиях лишь как анекдот. Поэтому на расширенном партийном бюро мы поручили группе народного контроля провести несколько молниеносных рейдов по «узким местам», а комсомольцам выпустить сатирическую стенную газету «Гвоздь».

Налет на закройный цех вызвал там состояние паники. И диспетчер цеха Жарикова, и мастер смены Горбатова отказались подписать акт. Стали в два голоса кричать:

— Девчонки, что вы делаете?! Это не по-товарищески. Нас прогрессивки лишат. Побойтесь бога, девчонки!

— Какая же я девчонка? — удивился Иван Сидорович Доронин.

Но ему пояснили:

— Ты заткнись, с тобой не разговаривают.

— Ужасть, ужасть, — сказала Крепильникова.

Доронин промолчал, однако затаил обиду. И она, его обида, позднее самым роковым образом отразилась на прогрессивке закройщиков. Но тогда закройщикам было наплевать на Доронина.

Они отмахнулись от него, как от мухи. Насели на Крепильникову:

— Тетя Паша, ты же человек опытный, понимающий что к чему, объясни своим вертихвосткам...

— Сами вертихвостки! — вспылила Люська. — Мы при исполнении обязанностей...

— Подумаешь, обязанности...

— Нечего их слушать, — затряслась от гнева Люська Закурдаева. — Пошли. Они все равно русского языка не понимают.

— Ты больно грамотная стала, как в бригадиры выбрали.

— Умные очень!

— Карьеристки!

Словом, доведенные до белого каления, ворвались мы с Люськой в кабинет Широкого. Говорим, подписывайте акт, и мы отнесем его к директору.

Широкий повел себя странно. Прочитал акт, сказал:

— Оставьте, я все улажу...

— Нет, — возразила я. — На последнем заседании парткома было вынесено решение о повышении эффективности работы групп народного контроля. И было прямо сказано: в особых случаях, не терпящих отлагательств, нужно обращаться к руководству фабрики. Непосредственно.

Поморщился Широкий. Значит, слова мои против шерстки пришлись. Поставил на угол акта чернильницу. Задвигал ртом, словно разжевывал что-то неприятное:

— Вот видишь, Миронова, выдвинули тебя в партком, ты сразу и учить начинаешь. Зайдите ко мне в конце работы.

Только вышли из кабинета — навстречу Доронин. Спрашивает:

— Подписал Широкий?

— Нет.

— И не подпишет, — тихо говорит Доронин. — Они ж друзья с начальником закройного цеха. Зачем им отношения портить?

Если б не разозлили его в закройном женщины своим грубым, позорящим мужское достоинство ответом, наверняка промолчал бы Доронин, не стал бы он осложнять отношений с Широким. Но женщины разозлили старичка, и он не промолчал.

— Ну! — заскрипела от злости зубами Люська. И шмыг в кабинет к Широкому.

Я не успела ничего и сообразить, вернее, предпринять, потому что я догадалась: Люська натворит в кабинете Широкого чудес, — как она уже вернулась с актом в руке, держа его за уголок, словно боясь испачкать.

— Возьми, — говорит, — делай с ним, что хочешь. Меня больше в общественную работу не втягивай. Все! Завязываю!

Причем «говорит» — это не очень точно. Кричит — хорошо, что конвейер гудит. И, кроме меня, никто в цехе ее не слышит. Губы у Люськи трясутся, глаза в слезах.

— Что тебе Широкий сказал?

— Ты такого от него не услышишь. Он побоится. У тебя муж редактор... Тебя Луговая любит. А мне все можно. Я безответная...

— Ну какая же ты безответная, Люся? Сама кому хочешь мозги вправишь. Успокойся...

Водицы бы ей испить, но для этого нужно идти в умывальник. Веду ее туда. Постепенно картина проясняется. Вбежав в кабинет Широкого, она схватила со стола акт — и назад. Он наорал на нее. Не очень умно. Закончил тем, что выгонит «к чертовой матери из бригадиров и вообще из цеха».

Характер человека! Наверно, загадок в нем больше, чем в космосе. Но для космоса специально готовят людей, отбирают лучших из лучших. А в цех, на фабрику?

В подчинении начальника цеха находятся одновременно пятьсот — шестьсот человек. Пятьсот — шестьсот характеров. Сказать, очень разных — значит, не сказать ничего. Всегда ли человек, наделенный такой властью, способен пользоваться ею с должным тактом и уважением? Похоже, что назначают начальников в основном по уму. Умный человек, знает свое дело — ему и карты в руки. Карты, но не люди.

Все-таки начальник должен быть психологом. Но где взять таких начальников?

Люська наконец пришла в себя. Попросила губную помаду. Если женщина вспомнила о губной помаде, значит, за нее можно не волноваться.

Оставив Люську среди зеркал и умывальников, пошла к Луцкому.