- Увы, это единственное, что я могу предложить тебе в качестве награды, десперадо. Выходит, ты зря рисковал, сражаясь с воинами Конкисты.
- Ладно, черт с тобой. Держи.
Она аккуратно взяла из моих рук монету, потерла ее ладонями и подняла повыше, будто бабочку, которую собиралась отпустить на волю. Монета засветилась, будто мгновенно раскалившись добела, и вдруг растеклась по ее ладони причудливой кляксой, быстро впитываясь кожей. Колдунья зашипела, обнажив зубы, и мелко задрожала, но потом резко затихла, глядя на меня широко раскрытыми глазами.
- Я готова, - шепнула она, прижимаясь ко мне еще сильнее. - Поцелуй.
- Чего?
- Мой дар тебе, - улыбнулась она. - Не бойся, десперадо. Всего один поцелуй.
Губы ее были влажными и жаркими, с ощутимым ягодным привкусом и одновременно - с легкой горчинкой, от которой запершило в горле. Сам поцелуй был страстным, жадным, и не отреагировать на него было невозможно. Меня будто волна подхватила, и на какое-то время все вокруг исчезло, померкло, отстранилось. Были только ее губы, её мягкое податливое тело под ладонями, её горько-сладкий запах.
В глазах потемнело, и я вдруг обнаружил себя, стоящим на четвереньках. Горечь во рту стала невыносимой, и я закашлялся, выплевывая облачка ядовито-зеленого дыма.
Эта стерва что, отравила меня?!
Тонкие горячие пальцы коснулись моего затылка, игриво пробежались по шее. Жаркий шепот губ, почти касающихся моего уха. Слова я слышу, но их смысл доходит до меня с запозданием.
- Таков дар духов, десперадо. Борись, и станешь сильнее. Но истинную ценность дара ты сможешь узреть, когда научишься смирению. И когда твой взор и рассудок будут чисты.
Я, задыхаясь, повалился на землю. Слабость и дурнота окутали, будто облаком, кровь гулко стучала в висках - тяжело, натужно, и казалось, что любой из этих ударов может стать последним.
Единственное ощущение, пробившееся сквозь эту пелену - это легкое прикосновение губ. Короткое, нежное. Будто прощальное.
А может, мне просто показалось.
Глава двенадцатая. Старые грехи
Речная вода в свете ночных фонарей похожа на отработанное машинное масло - темная, мутная, тягучая. Впрочем, рекой эту зловонную сточную канаву, стиснутую бетонными плитами набережной, называют просто по привычке. Она уже давно безжизненна - только мелкий мусор качается на волнах.
Девушка с длинными светлыми волосами медленно бредет по балкам недостроенного моста - по самому краю, ступая по бетону узкими босыми ступнями. Она будто бы только что встала с постели - одета в светлую сорочку, едва доходящую до колен. Легкая ткань колышется, как клочки тумана, окутывая хрупкую фигурку.
Девушке лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Как и предыдущим. Что-то есть в этом возрасте, что делает их наиболее уязвимыми для Него.
Девушка смотрит прямо перед собой, время от времени вздергивая подбородок, будто пытается разглядеть что-то впереди. Она идет к чему-то, что видит только она. Потому что в реальности перед ней - лишь пропасть. Балка нависает над рекой, темная холодная вода колышется далеко внизу.
Я бегу к ней. Кричу что-то, хотя знаю, что она не слышит. Я и сам себя не слышу, но чувствую, как саднит надорванная глотка. В ушах же звучит только тихий вкрадчивый голос, транслируемый через нейрокомпьютерный интерфейс.
- ... пошли купаться в море. Один попался на приманку, и их осталось трое...
Я знаю, что не успею. Но упрямо бегу, не разбирая дороги, с грохотом перекатываясь через капоты припаркованных машин, перепрыгивая ограждения. Стареющее тело предательски тянет вниз - колени подгибаются, легкие горят, будто переполненные дымом, рубашка прилипла к спине от пота.
- ... попался на приманку. И их осталось трое...
Девчонка уже шагнула за край, а я едва успел добраться до начала балки. По инерции пробежал еще немного, но быстро сдулся - как развязанный воздушный шарик. Рухнул на четвереньки, взахлеб хватая воздух. Тьма и отчаяние сгущались вокруг меня, стискивали в ледяных объятьях. Будто это я сейчас канул в ледяную ноябрьскую реку, а не она. В ушах звучал тихий, исполненный собственного превосходства, смех.
Я опоздал. Я снова опоздал...
- Мистер Шарп! Мистер Шарп!
Встревоженный голос Брэндона доносился, сопровождаемый какими-то странными отголосками - бульканьем, скрежетом, шипением. В лицо мне тыкалось что-то холодное и влажное. Когда я попытался оттолкнуть это, оказалось, что это морда Ская. Пес не до крови, но довольно-таки болезненно цапнул меня за ладонь, и я окончательно очнулся.
- Да что с вами? Вы ранены?
Я с трудом сел, помотал головой. Голова кружилась, во рту до сих пор чувствовался кисловатый привкус яда. Сердце колотилось тяжело, будто с натугой, руки дрожали. Прямо как с жуткого похмелья. Только вот я ничего не пил.
К сожалению.
Брэндон смотрел на меня округлившимися глазами, и сейчас, несмотря на измененную внешность, было видно, какой он все-таки еще зеленый.
- Кошмары, мистер Шарп?
Я покачал головой.
- Хуже. Воспоминания... Старые грехи отбрасывают длинные тени.